Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Историки не зря уделяют индустриализации большое внимание. Ее нельзя назвать безобидным прогрессом человечества. Я бы охарактеризовала ее как процесс втягивания в сложное положение. Она сыграла свою роль в вовлечении людей в хитросплетение правил, машин, трудовых отношений, социальной дисциплины и эмоционального участия. Попутно индустриализация вызвала огромные изменения человеческого опыта от рождения до смерти, от домашнего очага до фабрики, от законодательного собрания до поля боя. Хотя некоторые резко ее критиковали (особенно Карл Маркс после 1867 года), она также породила рассуждения о производительности, прогрессе и совершенствовании в кругах элит, почитающих индустриальные чудеса. Это надо воспринимать не как свидетельство реальных благ, а как одно из проявлений политической власти. Индустриализация сильнее привязала людей к государству и к воображаемым сообществам, основанным на эмоциональной вовлеченности (потребительских предпочтениях, лояльности, национализме и определенных формах отваги).

Кроме того, индустриализация породила тотальную войну, а заодно положила конец существованию юридически установленной социальной роли «штатского человека». В настоящей главе я исследую эти довольно запутанные темы. Мой анализ не дает окончательных ответов. Скорее, это попытка задать другие вопросы об очень масштабном процессе, имевшем колоссальные последствия для современной жизни.

Большинство исследований индустриализации сосредоточено на немногочисленных общеизвестных технологиях, таких как паровой двигатель, железные дороги, телеграф, нарезной мушкет и пуля системы Минье, и появлении взаимозаменяемых деталей, сборочных линий и массового производства. Девятнадцатый век был периодом самых быстрых изменений и самой стремительной разработки новых систем и технологий.

В вооруженных силах эти изменения преобразовали характер управления и снабжения. Европейские армии еще больше увеличились в размерах, повышение по службе стало более эгалитарным и меритократическим, а география военных действий расширилась благодаря новым железным дорогам, облегчившим перемещение людей и припасов. Переход от ручного, ремесленного изготовления ружей к массовому производству упростил и ускорил перевооружение армий. Буске в своем исследовании развития научно-технической войны делает акцент на появлении механистического мировосприятия после 1700 года (идея Вселенной, подобной часовому механизму) и мысли о том, что война – это «главный вектор реализации исторической судьбы»[68]. Он подчеркивает критическую роль концентрированной энергии, в его терминологии «термодинамической войны»[69], и громадных проблем логистики, порожденных новыми способами ведения индустриализованной войны после 1800 года.

Большую часть истории вооруженного конфликта армия, находящаяся в походе, имела ограниченную связь с политическим центром. Центр мог определять цели и разрабатывать планы, но боевые командиры, вынужденные принимать принципиальные решения в реальном времени, часто действовали самостоятельно. Снабжение армий во время похода было не менее сложной задачей. Порох мог испортиться или закончиться. Съестные припасы для людей и корм для лошадей приходилось добывать на месте. Грабеж был частью плана снабжения, и местные жители ожидали (и боялись) его.

К 1850 году большинство европейских государств имели регулярное налогообложение и устоявшиеся системы выплат военнослужащим. Появились правила продвижения по службе за заслуги, а не по праву рождения. В большинстве армий в Европе стали носить военную форму определенного покроя из массово производимого текстиля специальных цветов. Стандартизация коснулась и оружия. Появилась возможность быстрее производить относительно много вооружений. Железные дороги и телеграф связали находящуюся в походе армию с политическим центром. Профессиональные торговцы удовлетворяли потребности растущих армий.

В конечном итоге эти новые системы ведения боевых действий (с их сложностью, масштабами и высоким уровнем коммуникации) стали восприниматься европейскими государствами как источник новых проблем, связанных с законами войны. В ходе серии встреч и переговоров после 1874 года европейские государства начали открыто обсуждать ограничения технологии, новые регламенты и законы в отношении пленных, гражданских лиц, шпионов, обмена пленными и особенно гонку вооружений. Эти обсуждения отражали появившуюся в XVIII веке тенденцию к гуманизации войны в разумных пределах[70]. В Брюссельской декларации 1874 года и Гаагских конвенциях 1899 года ведущие европейские государства пытались коллективно взять под контроль чрезвычайно деструктивные силы современной технологии.

Важнейшей частью этих обсуждений был вопрос о том, что такое гражданское лицо. Идея принять согласованное, официальное понятие гражданского лица – человека, имеющего неотъемлемое право не быть мишенью в войне, – появилась одновременно с той самой новой технологией, которая повысила уязвимость гражданского населения.