Читаем Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений полностью

Рассуждения Даймонда убедительны, но обычно не учитывают многочисленные способы использования огнестрельного оружия в мире и, следовательно, упускают из виду вопросы выбора, связанного с технологией. Как я уже отмечала, ружья могли использоваться людьми, прячущимися за деревьями или стоящими в плотном строю в открытом поле. Из них можно вести залповый или одиночный огонь, целиться в отдельных людей или стрелять по скоплению противника. Можно даже стрелять так, чтобы пуля почти наверняка прошла мимо, как нередко делали солдаты.

Использование ружья может зависеть от правил, определяющих позу стрелка, и классовой принадлежности. Некоторые японские руководства по стрельбе XV века предписывали стрелку стоять изящно, прижав локти к телу, чтобы не выглядеть неотесанным или простолюдином. Из этого предписания следует, что человека, держащего ружье, кто-то видит. Европейские уставы предусматривали выполнение в плотном строю движений заряжания и стрельбы. Строй должен был четко манипулировать ружьями, давать одновременный залп и отходить назад. Коренные американцы, получив доступ к европейским ружьям, действовали совершенно по-другому. Они пригибались и прятались, когда держали ружье. Привыкшие к лесной войне с луком и стрелами, они приспособили новую технологию к своей практике. Для индейцев с ружьями правильной была незаметность стрелка.

Существовали также разные правила в отношении того, кому вообще полагались ружья. Те, кто продавал ружья американским индейцам на заре колонизации, нарушали закон. В Японии ружья предназначались воинам из крестьян, которые были недостаточно храбры для поединков на мечах. В Великобритании ружье было принадлежностью лишь богатых землевладельцев. Большинство британских колонистов, прибывших в Северную Америку, никогда не держали в руках огнестрельное оружие. Даже браконьеры в Великобритании не пользовались ружьями, потому что это шумное оружие мешало их промыслу. В то же время британские элиты поначалу считали использование ружья на охоте позорным.

Все эти малозаметные нюансы представляют собой выбор, связанный с технологией. Они предполагают принятие решения о том, какие аспекты огнестрельного оружия важны, ценны или проблематичны. В центре этих решений находится физическая, реальная вещь – тяжелое, неудобное в заряжании, неточное и опасное устройство для стрельбы. Однако эта вещь, несмотря на свою основательность, не полностью определяет то, как мы воспринимаем и применяем его. Разнообразие современных законов и практики пользования огнестрельным оружием в разных странах подкрепляет эту мысль. То, как объект проявляет себя в мире и какие последствия вызывает, зависит от правил обращения с ним в конкретной культуре. Одни государства тщательно контролируют доступ к огнестрельному оружию, другие нет.

История огнестрельного оружия заставляет предположить, что даже относительно простая военная технология сложна в социальном смысле, что правила ее применения определяют последствия, к которым она приводит. Если ружье и породило современное государство, то произошло это в результате его взаимодействия с существовавшей культурой и структурой власти. Это было технологическое вмешательство, которое позволило европейским государствам реорганизовать себя, а потом и весь мир.

2

Логика массового производства

Основополагающие для индустриализации факторы – взаимозаменяемые детали, эффективность и рациональное управление – сыграли главную роль и в развитии научно-технической войны.

Логика массового производства была и логикой тотальной войны, и в конечном счете логикой сплошных бомбардировок городов – налетов тысяч бомбардировщиков и огненных смерчей. К 1940-м гражданские работники выпускали самолеты, которые делали возможной реализацию стратегий бомбардировки жилых кварталов.

Индустриализация – это широкий и расплывчатый термин, появившийся примерно в 1906 году и описывающий произошедший после 1780 года переход от аграрной экономики к промышленной и от ручного ремесленного производства на дому к машинному производству на фабриках. Большинство историков видят истоки этого процесса в британских заводах или ружейных мастерских. Сборочный конвейер, внедренный в начале XX века Генри Фордом, нередко считают его высшей точкой: практика и стратегия Форда полностью реализовали потенциальные выгоды промышленного производства. Индустриализация, обычно рассматриваемая как процесс перевода людей и общества в современное состояние и создания глобальных сетей капитала и производства товаров, приводит к появлению экономических победителей и проигравших. Ее глубинные издержки обычно сводят к психологическим аспектам: моральному разложению, отчужденности, безысходности перед лицом конкуренции. Ее выигрыши видятся в материальном благополучии (для некоторых).

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное