Читаем Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений полностью

К началу XX века многие институты продвигали романтическую идею науки как чего-то уникально нейтрального, универсального и благонамеренного. Наука казалась многим почти духовной сферой вследствие ее возвышенного обещания облагодетельствовать человечество. Она была классическим призванием – предназначением, а не профессией. Тех, кто занимался наукой, привлекал значимый, ориентированный на людей поиск, для которого не существовало государственных или индивидуальных границ. Они работали на «человечество». Ряд новых институциональных процессов конца XIX столетия отражал эти идеи.

Например, с 1870 по 1910 год эксперты пришли к международному консенсусу по вопросам наименований и стандартизации в естественных науках, медицине и технике. Ученые также объявили себя воплощением меритократии. В науке, говорили они, классовая, этническая и национальная принадлежность не имеет значения. Наука не знает государственных границ, и любой, кто обладает талантом и способностями, может в ней преуспеть (кроме женщин, разумеется, которые в те времена были исключены практически из всех программ соискания ученой степени).

Представление об интернационализме науки вытекало из того, что специалисты всех стран подходят к проблемам одинаково и ведут научный поиск, пользуясь одними и теми же методами, которые приводят к выводам, отражающим общепринятый набор допущений и ценностей. Ключевой момент заключался в том, что национальные характеристики и культуры не могут определять истину. Понятие границы неприменимо к научному знанию, которое может и должно свободно распространяться в международных сообществах специалистов.

Этот притягательный образ чистых помыслов и эгалитаризма дополнялся определенной практикой. Европейские натурфилософы с давних времен поддерживали трансграничные контакты. После 1860 года международные конгрессы, общества, организации и стандарты все больше институционализировали эти отношения. Национальные академии наук начали награждать медалями и даже присваивать почетное членство гражданам других государств.

Интересы научных направлений также способствовали распространению таких взглядов. Кооперация играла принципиальную роль в областях, где для решения сложных научных задач необходимо было собирать информацию со всех концов мира. Как результат, были основаны Потсдамский институт геодезии (1875 год), Французское бюро мер и весов (1875 год), Парижское управление здравоохранения (1893 год), Институт морских исследований в Копенгагене (1902 год), Страсбургский институт изучения землетрясений (1903 год) и Международный институт сельского хозяйства в Риме (1905 год). Аналогичная тенденция наблюдалась и в дисциплинарных группах. Появились международные общества ботаники (1864 год), астрономии (1865 год), метеорологии (1873 год) и геологии (1878 год)[113].

Примерно тогда же ученые и инженеры пришли к международным соглашениям по стандартным единицам измерения электричества, ботаническим наименованиям, названиям болезней, методам статистики, железным дорогам, единицам измерения радиоактивности и химической номенклатуре. Во многих странах естественно-научные исследования стали получать существенную государственную поддержку. В Соединенных Штатах появились новые государственные агентства по геологии, сельскому хозяйству, антропологии, метеорологии, биологии, ботанике, физике и астрономии. В Европе аналогичные новые агентства и институты поддерживали высокопрофессиональных ученых. В центре всей этой международной деятельности находилось блистательное научное сообщество Германии.

Германия была центром европейской высокой культуры. Ее изобразительное искусство, литература, музыка, наука и философия вызывали восхищение. Ничто не могло сравниться с докторской степенью от почтенного немецкого института. К 1820-м любой, кто интересовался наукой, ехал в Германию учиться – в Берлине, Мюнхене или Геттингене. Обучение иностранных студентов в Германии достигло пика в 1890 году, немецкий язык был международным языком науки[114]. Символом единства международного сообщества производства знаний стало учреждение Нобелевской премии, первое вручение которой состоялось в 1901 году. Финансируемая шведским бизнесменом Альфредом Нобелем, владельцем патента на динамит, отчасти сколотившим состояние на торговле оружием, премия, по замыслу, должна была вручаться исключительно на основе качества научной работы. В завещании Нобеля от 1895 года говорилось, что национализм не должен оказывать влияние на решение о том, кто получит награду. Нобелевская премия была символом торжества интернационализма (хотя националистические интересы постоянно влияли на номинации)[115].

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное