Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Международные связи укрепляло и социальное взаимодействие, все еще свойственное академическим кругам, – участие в международном научном обществе и его ежегодных собраниях, где обменивались новыми идеями и открытиями. В период с 1870 по 1900 год в Европе проводилось порядка 20 международных научных собраний в год. В 1910–1914 годы их число увеличилось до 40 в год. Однако с 1914 по 1918 год, когда Европу опустошала война, состоялось лишь семь международных научных собраний. Война разорвала научные связи и поставила под сомнение идеалы интернационализма. К концу войны многие ученые более мрачно смотрели на отношения науки и государства.

«Манифест 93 интеллектуалов», подписанный видными членами научного сообщества Германии в октябре 1914 года, шокировал многих ученых из других стран. Он представлял собой полное оправдание действий Германии, включая уничтожение немецкими войсками великолепной библиотеки в бельгийском Лёвене. Библиотека Лёвена была построена в XIV веке и хранила редкие и бесценные рукописи. Она была сожжена немецкими солдатами в августе 1914 года. Этот акт повсеместно воспринимался как посягательство на культуру, проявление варварства. Однако если кто-то надеялся, что научное сообщество Германии, отличавшееся приверженностью знанию и учению, осудит действия этих солдат, то его ждало разочарование. В число подписавших манифест, оправдывавший агрессию Германии, вошли такие светила науки, как Макс Планк, Пауль Эрлих, Вильгельм Оствальд, Вильгельм Рентген и Вальтер Герман Нернст. Эти немецкие ученые считались ведущими мыслителями в своих областях знания. И все они предпочли встать на сторону своей страны, вместо того чтобы защищать основополагающие ценности международной мысли. Очень скоро масла в огонь международного возмущения подлила программа разработки химического оружия под руководством Фрица Габера. Габер был прославленным химиком, уважаемым во всем мире. Война сделала его кем-то вроде военного преступника, хотя шведы и удостоили его Нобелевской премии в 1919 году.

Немецкий физик Альберт Эйнштейн не подписал Манифест 93 интеллектуалов. Тем не менее некоторые физики за пределами Германии относились к нему с подозрением. Его теория относительности была опубликована во время войны, в 1915 году, и ее могли не принять из-за гражданства автора. Она предлагала стройное и революционное объяснение пространства и времени, опирающееся на потрясающую математику. Благодаря работе британского профессора астрономии Кембриджского университета Артура Эддингтона сообщество физиков, несмотря на войну, начало планировать экспедицию с целью наблюдения солнечного затмения, которая в конечном итоге подтвердила теорию Эйнштейна.

Как показывает работа Мэтью Стэнли, Эддингтон перевел статью Эйнштейна и убедил других ученых в ее важности – это был редкий пример интернационализма во время войны. Благоприятной возможностью проверить теорию относительности стало солнечное затмение в 1919 году, которое позволяло зарегистрировать смещение звезд, предсказанное теорией. Затмение могло наблюдаться лишь в нескольких местах Земли, а организация и снаряжение экспедиции требовали больших денег и времени. Эддингтон добился поддержки Королевской академии наук и Королевского общества и собрал несколько команд наблюдателей, к которым присоединился лично. Экспедиция планировалась с таким расчетом, чтобы группы оказались на местах в момент затмения в мае 1919 года. В разгар жестокой войны с Германией Эддингтон с коллегами не пожалел сил, чтобы доказать правоту немецкого ученого, предложившего революционную теорию[116].

Экспедиция оказалась успешной, и, когда официальные результаты были представлены Королевскому астрономическому обществу позднее в том же году, они освещались как революция в науке: звезды действительно сместились. Однако гениальность Эйнштейна не развеяла скептицизма в отношении всего немецкого, в том числе немецкой науки.

После войны многим немецким ученым казалось, что наука – единственное, что осталось у Германии. Физик Макс Планк как-то сказал: «Даже если бы нашу родину полностью лишили обороноспособности и мощи, у нас все равно осталось бы то, чего не под силу отнять ни внешнему, ни внутреннему врагу, – это положение, которое немецкая наука занимает в мире»[117]. Однако теперь немецкая наука утратила и это.