Развитие объектов

Для поиска путей коммуникации необходимо понимание отличия «бытия-в-себе», «бытия-для-себя» и «бытия-для-другого», что в европейской традиции пытался осмыслить уже Ж.-П. Сартр[423]. Крупной попыткой осмысления способов коммуникации в европейской философии являются работы Ю. Хабермаса, развивающего современный вариант интерсубъективной философии[424]. Причем, основой этого подхода остается традиционализм и патриотизм и в этом отношении интересен духовный поиск многих немецких и русских философов, и не только их – необходимость патриотизма как культурологической привязанности понимали Г. Фихте, Г. Гегель, отчетливо писал об этом М. Хайдеггер[425]. Естественно, при этом отличая патриотизм от национализма и иных форм ксенофобии, поскольку патриотизм исходит из любви, из утверждения, а не из отрицания и фобий.

Наибольшее значение в осуществлении коммуникации и освоении культурных миров имеет опыт русской культуры. Основанием социализации русского духа является коммюнотарность, которую блестящий гений Н. А. Бердяева раскрыл как коренное свойство русского народа, как сущность коллективистского сознания, любви и справедливости, как свойство, противостоящее индивидуализму и буржуазности духа, как основу русского «персоналистического коллективизма». Противостоя по своему характеру германской идее господства, преобладания, могущества, русская идея «есть идея коммюнотарности и братства людей и народов»[426], желающая братства со всеми, в том числе с противоположным по духу германским народом. «Русский народ самый коммюнотарный в мире народ, таковы русский быт, русские нравы. Русское гостеприимство есть черта коммюнотарности», – совершенно справедливо писал Бердяев[427]. Многими другими русскими философами (С. Н. Трубецкой, П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Н. О. Лосский) и писателями также подчеркивалась способность русского человека к непосредственному единению душевной жизни через «чуткое восприятие чужих душевных состояний», «открытость души в отношении к чужому “я”»[428]. Именно в русской культуре с ее внутренней для России и внешней пограничностью с разными культурами, с ее постоянной катастрофичностью столь сильно выразилось трепетное желание сохранения и развития всякого бытия посредством любви, дарения себя, даже через уступчивость и порой утрату себя. Именно в России столь сильно понимание, чувствование глубинных оснований ценностей христианства – любви, жертвы, сострадания и вырастающих на этой основе поисках правды и справедливости. Боль, пронизывающая душу, боль молчаливая, присущая русской душе и прорывающая посредством гениев масштаба Достоевского, очищает от зла, несправедливости, неправды, вынуждает (заставляет) творить добро, боль, исходящая из понимания ужаса ничто.

Поэтому «стартовый потенциал» российской культуры для коммуникативной эпохи несравненно выше других культур. Она предназначена для этого самой судьбой, имея за плечами тысячелетний опыт коммуникации. Поэтому представляется важным обращение к исследованию опыта России.

В принципе, коммуникация для России привычна как сама жизнь. Речь идет о способности русского духа нести себя и дарить себя. Что может быть проще и естественнее для русского человека, чем осуществлять сопричастность иному бытию («я» для других, «я» посредством других, «я» в других), чем дарение себя, уметь отдавать частицу себя, дарить людям радость, приносить себя в жертву, чем осваивать мир посредством явления себя, тем самым опредмечивая и размножая свои идеалы добра, гибко взаимодействуя с иными культурными мирами. Для русского человека естественно и понятно, что «совместно творить гармоническое единство жизни, сверкающей богатыми красками различных культур, можно лишь в том случае, если мы будем сочувственно вживаться в чужие культуры, постигать их, как свою собственную, и, таким образом, воспитывать в себе способность восполнять друг друга своим творчеством», что необходимо «сочувственное общение с чужими культурами», требующее не обезличения, а углубленного постижения (также и своей культуры)[429], выражаясь словами Достоевского, речь идет о «всечеловечной и всесоединяющей» русской душе, перерастающей в норму, названную Лосским «правилом Соловьева»: «Люби все другие народы, как свой собственный»[430].