Развращённые

Почему-то Марлен совершенно не хотелось возмущаться его напористостью. Она знала — Доган поможет. Это была пока еще очень хрупкая, но стремительно прорастающая в её душе уверенность в том, что Доган не подведет.

Они целовались. Они бесстыдно ласкали друг друга. Им, как оказалось, было вместе очень хорошо.

… оставалось шестнадцать дней до момента, когда Марлен Эрлинг обвинят в покушении на Догана Рагарру…

Соблазнение

— Я хочу пригласить тебя на свидание, Марлен. Пойдешь?

У Догана, как оказалось, были добрые глаза. Сволочь с такими добрыми глазами — это редкость.

Он присел на кровать, на которой сидела Марлен. Рядом лежало три планшетника, из каждого устройства тянулась ввысь какая-то голограмма. Марлен поочередно приглядывалась к каждой голограмме. Это были схемы Штольни, Огей-Центра, и Поддона.

Она работала, честно вникая в вопросы, которыми раньше не доводилось задаваться: какова вертикаль власти, кто за кого отвечает, кто — нарушает правила и зачем?

Лисица отвлеклась от работы.

— Ну и куда ты меня поведешь, ящерр?

Она залюбовалась его улыбкой. В полумраке спальни он был добрым сытым котом, а не страшным ящерром.

— Я тебя удивлю.

— Ну-ну. После стольких лет жизни на станции, думаешь, тебе найдется чем меня удивить?

— Я уверен в этом.

— Куда мы пойдем?

— Увидишь.

Он повел её На-Колокола.

Марлен было непривычно. Когда-то, много лет назад, именно здесь она танцевала для Догана, и именно здесь он принял решение забрать её себе. Как же давно это было, и как недавно!

Для Догана было выделено отдельное место, чтобы он мог, вдали от толпы, наблюдать за представлением. Теперь места было два, второе — для избранницы Догана.

— Садись, Марлен, — усмехнулся Доган.

Поскольку на улице было темно, сцену освещали прожекторами. Свет был мягкий, теплый и рассеивающий, создающий уютную атмосферу. Все остальное (толпа людей у высокой круглой сцены, полукруглые альтанки, где за столиками сидели ящерры) было погружено в полумрак.

Марлен ощущала, как к ней липнут взгляды толпы. Всем было любопытно, кого выбрал Доган, кому дал прав большие, чем собственной жене. Спасал полумрак — именно он защитил лисицу он настойчивых взглядов.

Девушки — гонщицы в тот момент готовились к выступлению. Среди них не было знакомых лиц, все чужие, все юные. У Марлен перехватило дыхание: сколько всего изменилось за годы её отсутствия в городе. А ведь когда-то она знала в лицо каждую гонщицу. Где они все, с кем? Живы ли?

— Гонщиц никто не будет выбирать, — прошептал Доган, склонившись к своей лисице. — Это просто танец, после которого гонщицы вернуться в Штольню. На ночь забирать гонщиц запрещено.

— Спасибо, что сказал.

Доган был умен — он научился читать мысли Марлен и умел подобрать правильные слова. Марлен подумала, что ему для этого понадобилось ничтожно мало времени. Другое дело она — лисица четко осознавала, что есть еще много вещей в жизни Догана и в его голове, о которых она ни сном, ни духом.

Гонщицы принялись танцевать. Марлен ощущала их эйфорию, знала, что здесь и сейчас этим красавицам хорошо. Так же хорошо, как когда-то было хорошо ей. Ведь эти гонщицы только-только прошли посвящение в Млечные, и не привыкли к тому восхищению, что им давала колокольная толпа.

Марлен и сама начала заряжаться общей эйфорией. Как в юности, ей хотелось встать с кресла, и пойти в пляс.

— Я помню твой танец, Марлен, — наклонился к ней ящерр. Его рука забралась ей за спину и нежно поглаживала поясницу. — Я помню, как сильно тебя хотел. Это было похоже на какое-то резкое помутнение, на потерю рассудка. Я тебя ненавидел за это!

— Ты мне постоянно давал понять, что ненавидишь, — прошептала Марлен. Ей хотелось, чтобы её голос звучал строго, но рука Догана, что нежно поглаживала её голую кожу, и соблазняющая плавная музыка вгоняли лисицу в состояние транса. Возбуждение медленно нарастало в её теле.

Доган наклонился к Марлен еще ближе, невесомыми поцелуями прошелся по шее, пока Марлен осоловевшим взглядом рассматривала танцовщиц.

— Ты — моя, лисица, — еще один поцелуй. — Ты понимаешь, насколько ты моя? У меня руки трясутся от желания, когда смотрю на тебя. И когда увидел тебя здесь, танцующей, впервые, тогда и понял, что не смогу вытравить тебя из мыслей. Именно поэтому так ненавидел.

Его рука поглаживала её живот. Гонщицы танцевали, музыка не смолкала, она раскручивалась, как та ядовитая змея.

— Долгое время, я был так бесстрастен. Я насмехался над мужчинами, что теряли голову от гонщиц. Пока со мной не случилось то же самое.

— Ты от меня голову потерял? — прошептала Марлен, глядя ему в глаза.

— А ты сомневаешься, лисица?

Он нежно провел рукой по её щеке. Марлен была уверена, что за прикосновением последует поцелуй. Увы, резко взорвавшаяся овациями толпа возвестила об окончании очередного танца. Догану пришлось отвлечься. Марлен пришлось взять себя в руки.

Она задавалась вопросом — когда же он успел стать таким понятным и совершенно не страшным? Когда начал казаться понимающим? Что он для этого делал?