Реактор. Черная быль

– А еще в народе говорят: не так страшен черт, как его малютки, – поправил Щербицкий.

– Это вы о ком? – нахмурился Генсек.

Владимир Васильевич не ответил, поблагодарил за чай и поспешил во Внуково-2, где в правительственном аэропорту ожидал самолет.

Уже на подлете к Киеву его осенила догадка: «А ведь они мною потом просто прикроются». Какие бы действия он ни предпринял, теперь отвечать придется только ему одному. Попробуй объясни потом, что вынужден был подчиниться решению высших руководителей партии.

Как в воду смотрел – стенограмму заседания Политбюро первый секретарь ЦК партии Украины так и не получил. Отсылать этот документ в Киев запретил Лигачев. Егор Кузьмич на заседании Политбюро отнюдь не случайно воспротивился приглашению ученых Курчатовского института. Он опасался, что кто-то из ученых мужей может брякнуть, что не кто иной, как секретарь ЦК КПСС Лигачев этот взрыв, понятное дело, не сам, конечно, произвел, но в большой степени инициировал.

***

Сколько помнил себя Егор Лигачев, он всю свою жизнь кого уличал, изобличал, разоблачал, отстаивал, спасал страну, боролся за чистоту партийных рядов. Как-то раз на глаза ему попалась справка о энергетической мощности Чернобыльской атомной электростанции. Непримиримого большевика прошиб пот. Уже через несколько минут он делился с Горбачевым внезапно озарившей его мыслью.

– В сорок первом году большинство стратегически важных промышленных предприятий России были эвакуированы. А вот украинские заводы эвакуировать не успели. Сейчас в самом центре Украины работает самая мощная в мире атомная электростанция. А если война? Вы представляете, как может воспользоваться таким энергоносителем враг?

– Какая война, Егор Кузьмич, о чем вы? Мирный процесс развивается, процесс разрядки уже не остановить никому, – Горбачев оседлал своего любимого конька.

– Хочешь мира – готовься к войне, – не согласился Лигачев.

Вскоре он собрал в ЦК всех ведущих атомщиков страны. Вопрос был сформулирован предельно четко – можно ли в кратчайшие сроки искусственно прекратить работу атомных реакторов?

Ответ ученых был однозначен – это возможно, но чрезвычайно сложно, процесс займет много времени.

– Значит, разрабатывать и совершенствовать этот процесс нужно начинать немедленно, – распорядился Лигачев и уж вскоре потребовал провести первое испытание.

Чем оно закончилось, вскоре узнал весь мир. И не только узнал, но и почувствовал.

***

Пока высшее руководители страны решали, как бы половчее скрыть от всего мира то, что произошло в Чернобыле, на реакторе пытались сделать все возможное, чтобы предотвратить новые взрывы, вероятность которых оставалась очень высокой. Пожарные, собранные со всей Киевской области, сами работники АЭС уже не справлялись. На станцию согнали солдат. Орудовали лопатами. Потом привезли с десяток тогда еще совсем примитивных роботов. Но роботы не люди, микросхемы от невероятной жары поплавились тут же, и железные помощники вышли из строя.

У смертников, как известно, микросхем нет, они продолжали орудовать лопатами, сбрасывая вниз, в развал активной зоны, куски графита. А над реактором летали вертолеты. С воздуха на искореженный реактор, чтобы предотвратить новый пожар, сбрасывали песок и карбид. В небо над реактором в отдельные дни поднималось до семисот «вертушек». Пилоты взлетали, сбрасывали свой груз, приземлялись, загружались, снова взлетали. Вечером их, бывших уже не в силах передвигаться самостоятельно, отвозили в госпитальна обследование. На смену «выбывшим» прибывали все новые и новые.

Понимали ли эти люди, что обрекают себя на верную смерть? Наверняка. Но – шли и делали то, что за них никто сделать не мог. Потому что эта битва была их делом. Не те «битвы» за урожай пшеницы, тонны угля и металла, хлопка-сырца и молока, о которых, не умолкая, трещали советские газеты. А настоящая, без пощады, битва – молчаливая в своем отчаянии и безнадеге.

***

Империей зла называли на Западе Советский Союз. Но империей зла, отгородившись от всего мира «железным занавесом», страна стала прежде всего для собственных граждан, сыновей и дочерей, как пелось в песнях. Этих самых сыновей и дочерей с утра до ночи уверяли, что они самые счастливые на свете, что советское – значит отличное, и они верили. Шаркали в негнущихся скороходовских ботинках, ездили на машинах, единственным достоинством которых была способность преодолевать раз и навсегда разбитые дороги, стучали кулаками по отечественным телевизорам, возвращая звук и изображение, ели и носили, да при этом еще и радовались, то, что удавалось раздобыть в магазинах, отстояв многочасовые очереди. Анекдоты и «крамольные» разговоры вели исключительно на кухне, понижая голос до шепота. Непокорных, да даже и покорных, по поводу, а порой и без повода сажали в тюрьмы, преуспев в этом так, что в отдельные периоды половина страны сидела, а другая половина их охраняла. Потом местами менялись.