Реактор. Черная быль

– И что же ты за этим совпадением усматриваешь? – поинтересовался Гелий.

– Судьбу, вот что, – совершенно серьезно ответил Слава. – Мне один дед в поселке рассказывал, что место это, Чернобыль, издавна проклятым считалось. Тамв древние времена потерпел поражение один воевода из войска самого хана Батыя. Потом его воины тайком на поле битвы пробрались, все там дочерна сожгли и место то прокляли. На нем с тех пор ни трава, ни деревья не росли, и люди жить там опасались. Так и повелось, когда про это рассказывали, говорили: «Расскажу черную быль». Сколько веков прошло, и вот теперь снова черную быль рассказывать будут, только современную.

Чем-то задел этот рассказ Гелия. «Черная быль», – твердил он про себя, когда самолет коснулся бетонки, чуть подпрыгнул и помчался по взлетно-посадочной полосе. «Черная быль», – свербило в голове, когда они, опять в «скорой помощи», мчались по дождливо-промозглой Москве. «Черная быль» не давала ему покоя, когда он, измученный за эти нескончаемо долгие сутки, засыпал на узенькой койке, стоявшей в длинном больничном коридоре – в палате мест не было.

Именно в ту больничную ночь и приснился ему впервые тот кошмар, который преследовал потом долгие годы.

…В каком-то невероятном рубище, состоявшем всего из нескольких лоскутов ветхой ткани, он стоял посреди бескрайнего выжженного до черноты поля. Вокруг не было ничего живого – ни зверя, ни птицы, ни даже кустика какого. И весь ужас заключался в том, что он отчетливо понимал – больше во всей Вселенной не осталось ничего и никого живого. Только он. Он один. С этого бескрайнего поля нельзя было уйти – ноги не слушались его…

Глава двадцать первая

К вечеру Гелия перевели в палату, причем двухместную, что по тем временам редкостью было почти невероятной – в обычных палатах по восемь, по десять человек лежало. По этому поводу главврач больницы недовольно выговаривал профессору Левину:

– Геннадий Семенович, ну что же вы не посоветовались? Определили этого, как его… – он заглянул в лежащий перед ним список, – Строганова сразу в двухместную. Да еще к кому? К Герою Советского Союза! Я вторую коечку в его палате специально свободной держал, на случай, если понадобится особому больному отдать.

– Не знаю, Николай Федорович, каких больных вы к особым причисляете. Для меня сейчас степень важности пациента определяется сложностью его заболевания, – невозмутимо возразил Левин. – Да будет вам известно – у Строганова и у Телятникова практически равные дозы облучения. К обоим этим больным я намерен применить один и тот же новый метод лечения, и для нас, врачей, не последним может стать тот фактор, что они оба будут находиться в одной палате. Если у вас все, я пойду, меня в операционной ждут.

Когда Гелий зашел в палату, он увидел лежащего на кровати молодого человека, по виду ровесника. Тот держал перед собой свернутую в несколько раз газету «Известия» и что-то черкал на листке бумаги, явно увлеченный этим занятиям. Увидев входящего, отложил газету, присел на краешек койки и радостно воскликнул:

– О, нашего полку прибыло! Наконец-то, а то я тут один парюсь, словом перекинуться не с кем. Будем знакомы: подполковник Леонид Петрович Телятников, для тебя просто Лёня.

– Вы Телятников? – опешил Гелий.

Конечно, он был наслышан о легендарном начальнике пожарной части майоре Телятникове, который вместе с расчетом лейтенанта Правика первым прибыл на пожар и руководил всеми действиями своих бойцов, не покидая реактор три часа. В госпиталь майора увезли без сознания. Зная, что все, кто тушил в то утро пожар, уже скончались, Строганов полагал, что и Телятникова нет в живых. И вот он, живехонек, идет ему навстречу, улыбается, протягивает руку.

– Ага, и ты, брат, меня в покойники записал, – Леонид крепко сжал руку Гелия. – Ну что, теперь веришь, что я живехонек? Покойнички-то так лапу не сожмут, – и довольно рассмеялся. – Ну, представляйся, как звать-величать тебя, с чем сюда попал, какую дозу схватил.

Гелий представился, рассказал, какую дозу определил дозиметр.

– Фью-у, – удивленно присвистнул Телятников. – Вот тебя угораздило!

Вызнав, что Гелий кандидат физико-математических наук, Телятников радостно воскликнул:

– Вот тебя-то мне и надо! Понимаешь, я тут уже пару дней над одной задачкой бьюсь, – и он указал на свернутую газету. – Прочел я в «Известиях», что яблоко из всех растущих на земле плодов больше всего впитывает в свою сердцевину радиацию. Вот я и подумал, сколько же нужно слопать яблок, чтобы облучиться? С математикой у меня не шибко хорошо, вот я бьюсь-бьюсь, а вычислить никак не могу. Может, ты поможешь?

Гелий прочитал заметку, ненадолго задумался и выдал ответ:

– Чтобы поучить критическую дозу облучения, нужно одноразово съесть одну тонну триста четырнадцать килограммов яблок.

– Это как же ты так посчитал, в уме, что ли? А, разыгрываешь…

– В уме посчитал, – подтвердил Гелий, – и вовсе даже не разыгрываю, подсчет точный. Да ты не удивляйся, я с детства так считаю, даже сам не понимаю, как получается. Но можешь проверить, если хочешь.