Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Обидел ты речью такой!

Знай, жизнь или гибель тебе суждена,

Тебе Эммаджейн будет вечно верна,

Эбайджа, возлюбленный мой!" 

Допев третий куплет, Ребекка повернулась на своем вращающемся  табурете  и взглянула прямо на подругу, заботливо закрывавшую окна гостиной.

- Эмма-Джейн, сегодня обычный четверг, четыре  часа  дня,  а  на  тебе  новое  голубое  барежевое  платье,  хотя  вечером  не   ожидается   никакого  церковного собрания. Что это означает? Эбайджа-храбрец наконец возвращается?

- Да, я точно не знаю когда, но на этой неделе.

- И ты, разумеется, охотнее согласишься на  то,  чтобы  он  не  увидел  тебя, когда ты наряжена, чем на то, чтобы  увидел,  когда  ты  не  наряжена.  Правильно, моя прекрасная Эммаджейн; я поступила бы  так  же.  Хотя  это  не  имеет никакого значения для  меня,  бедной,  в  моем  будничном  черно-белом  ситцевом платье, никого не ожидающей.

- О, для тебя! У тебя есть что-то такое  внутри,  что  тебе  не  нужны  никакие красивые платья! - воскликнула Эмма-Джейн, чье  восхищение  подругой  всегда оставалось неизменным и не становилось меньше с тех  самых  пор,  как  они впервые встретились, когда обеим было одиннадцать. - Ты так же не похожа  на всех остальных в Риверборо, как принцесса из сказки. Либби Мозес говорит,  что на тебя обратили бы внимание даже в Лоуэлле в штате Массачусетс, где она  гостит иногда у своей сестры!

- Вот как? Ну, не знаю...  -  задумалась  Ребекка,  которую  эта  дань  восхищения ее чарами почти лишила дара речи. - Ну что ж,  пожалуй,  если  бы  Лоуэлл в штате Массачусетс мог бы видеть меня в моем новом сиреневом  платье  с лиловым поясом, он умер бы от зависти - и ты тоже!

- Если  бы  я  собиралась  завидовать  тебе,  Ребекка,  то  умерла  бы  давным-давно. Пойдем сядем на крыльце, там тень и прохлада.

- И оттуда нам будут видны ворота Перкинсов и дорога в обе стороны,  -  поддразнила ее Ребекка, а затем, смягчившись, спросила:  -  Как  ваши  дела,  Эмми? Расскажи мне, что произошло за то время, пока я  была  в  Брансуике  с  мисс Максвелл.

- Ничего особенного, - призналась Эмма-Джейн. - Он пишет  мне  письма,  но я ему - нет. Понимаешь, я не осмеливаюсь, пока он еще не был у нас дома.

- А пишет он по-прежнему на латыни? - поинтересовалась Ребекка,  глаза  ее лукаво блеснули.

- Ах, нет! Теперь  нет,  потому  что...  ну,  потому  что  есть  вещи,  которые, похоже, невозможно написать на латыни.  Я  видела  его  недавно  на  пикнике, но он не может сказать мне ничего конкретного до тех пор,  пока  не  станет зарабатывать больше и не решится поговорить с  моими  родителями.  Во  всем остальном он очень храбрый, но я не уверена, что  у  него  когда-нибудь  хватит мужества на это; он так их боится, и всегда боялся.  Только  подумай,  Ребекка, ведь он ни на минуту не может забыть о том, что  мои  родные  знают  все о его матери и о том, как он родился в здешней богадельне. Не  то  чтобы  для меня это имело какое-то значение; ты только посмотри, как он образован и  чего добился! Я думаю, что он просто великолепен, и мне все  равно,  где  он  родился, - пусть даже в тростнике, как Моисей[88].

Повседневный словарь Эммы-Джейн остался приблизительно тем  же,  что  и  был до того, как она поступила в Уэйрхемскую  учительскую  семинарию,  введя  родителей в немалые расходы. Она приобрела  кое-какие  познания,  касающиеся  культуры слова, но в минуты сильного  волнения  переходила  на  просторечный  язык. Так уж медленно развивалась во всех  направлениях  Эмма-Джейн,  что  -  если  использовать  любимое  сравнение  Ребекки  -   оставила   на   берегах  "неутомимого моря жизни" сравнительно мало раковин, из которых выросла.

- Моисей родился не в тростнике, - со смехом поправила ее Ребекка. - В  тростнике  его  нашла  дочь  фараона...  Пожалуй,  это  не  была  такая   уж  романтичная сцена - жена судьи Бина забирает  маленького  Эбайджу  Флэга  из  богадельни, где умерла его юная мать, но я думаю,  что  Эбайджа  -  молодец!  Мистер Ладд говорит, что Риверборо еще будет гордиться им, и я не  удивлюсь,  Эмми, дорогая, если когда-нибудь у вас будет трехэтажный дом  с  куполом  и,  присев за свой письменный стол красного дерева с гранатовой инкрустацией, ты  будешь писать записочки, извещающие, что миссис Флэг будет рада видеть  мисс  Ребекку Рэндл у себя  за  чаем  и  что  достопочтенный  Эбайджа  Флэг,  член  конгресса, заедет за ней  по  пути  со  станции  в  своем  бирюзового  цвета  экипаже, запряженном парой лошадей!

Эмма-Джейн рассмеялась, услышав это забавное пророчество, и ответила:

- Если когда-нибудь я буду писать такое приглашение, то адресовано оно  будет - я в этом уверена - не мисс Рэндл, а миссис...