А Соня даже не повернула головы на мое ворчанье и продолжала рассказывать про ишаков.
К вечеру мы устроили маленький загончик из досок, поставили вместо кормушки плетеную корзину, подостлали соломы и загнали туда Ишку. Новое помещение ей не понравилось. Ночью, когда все уже спали, она подлезла под одну из досок, покряхтела и вылезла во двор.
Под сараем жевали клевер и громко фыркали лошади; посреди двора стояла корова; там и тут спали, свернувшись колечком, собаки.
Ишка стала обходить их и расталкивать носом. Собаки сонно ворчали, но Ишка не унималась до тех пор, пока не поднимала их на ноги. Они вскакивали и раздраженно рявкали прямо ей в нос. Тогда она прижимала уши, махала на них оскаленной мордой: нно-но, мол, вы меня еще не знаете, держитесь-ка лучше в границах…
Потом Ишка обратила свое внимание на корову. Подошла к ней сзади и укусила ее за ляжку. Корова дернула ногой и повернула к ней рога. Тут уж Ишка показала себя подлинно страшным зверем: она вся как-то подобралась, оскалилась и так принялась колотить бедную толстуху копытами и кусать ее, что она беспомощно закрутила головой и ударилась бежать. Ишка за ней.
После этого стоило только Ишке хвостом мотнуть, как корова срывалась с места и бросалась наутек.
Ишка этого только и добивалась. Ведь у нее, в сущности, не было никакого оружия для борьбы: ни клыков, ни когтей, ни рогов, а удары ее маленьких копыт были совсем не страшные. И, если бы не ее смелость и надоедливость, всякий мог бы ее обидеть. А между тем мы видели, что Ишка держится очень независимо. Все животные относились к ней с уважением, а некоторые даже боялись ее.
Это потому, что хитрая Ишка умела скроить такую страшную мину и так стремительно бросалась на врага, что перед ней невольно отступали. Думали, наверно, как в басне Крылова:
Первую неделю на Ишке не ездили. Мы приучали ее к себе. Ласкали, кормили сахаром и хлебом. Ишка вскоре научилась различать нас и заметно выделила в свои любимцы Юлю и Наташу.
Они целыми днями возились с ней: то стригут ей хвост, то расчесывают гриву, то чистят копыта.
Раз мы с Соней купали лошадь. Привязали ее к коновязи и обливали водой из арыка[1]. Лошади очень нравилось купанье. Правда, она косилась на ведро, когда мы размахивались, чтобы окатить ее получше, но потом, когда вода струйками скатывалась у нее по крупу, она радостно фыркала, приплясывала на месте и разгребала ногами воображаемую воду.
Мы уже кончали купать, как вдруг смотрим, Юля и Наташа тоже тянут свою Ишку. Привязали и давай купать.
Ишке очень не понравилось это. Она вырывалась и каждый раз, когда ее окатывали водой, презабавно лягалась.
Мокрая, она походила на ощипанного цыпленка. Шея тонкая, голова большая, лохматая, а ноги — прямо как спички.
Когда Юля подносила к ней тазик, она начинала вертеться, и вода пролетала мимо.
— Наташа, подведи-ка ее сюда и держи. Я буду поливать прямо из арыка, — сказала Юля.
Наташа одной рукой (в другой у нее была булка) отвязала Ишку и подвела к берегу.
Юля зачерпнула воды и плеснула полным тазиком в Ишку. Ишка пришла в ярость и вдруг как кинется к ней! Юля вскрикнула, уронила тазик в воду, поскользнулась и… шлепнулась в него сверху.
Тазик вместе с Юлей поплыл по течению. Мы захохотали так, что лошадь шарахнулась. Наташа поперхнулась, а Ишка выхватила у нее булку и улепетнула за сарай.
Не переставая хохотать, мы бросились на помощь. Наташу начали колотить по спине, чтобы вытряхнуть застрявшую в горле булку. А Юлю, уплывшую в тазике, выловили внизу соседские ребята. Она промокла до нитки и зашибла коленку. Но когда она выбралась из воды, первые ее слова были:
— А Ишка где же? Эх вы, недотепы!..
Ишка была на своей любимой куче золы. Она разгребла ее копытом, улеглась и давай кататься, — только ноги замелькали. Потом поднялась и стала отряхиваться.
— Наверное, жизнь в жарких странах не приучает ишаков купаться, — задумчиво заметила Соня.
Из ремешков и толстого войлока мы сами сшили для Ишки уздечку и седло.
Когда все было готово, мы надели на Ишку уздечку, оседлали ее и стали проезжать.
Бегала она очень хорошо. У нее была маленькая, «собачья» иноходь и очень легкий, быстрый галоп. Но когда она была не в духе или ей не нравился всадник, она изобретала какую-то дробную, невозможно тряскую рысь. Эту рысь мы называли «трюх-брюх».
Очень скоро седло, и уздечку аккуратно повесили на гвоздик в сарае и никогда больше не снимали, а мы ездили на Ишке без узды и без седла. Правили при помощи палочки, а то и просто рукой. Похлопаешь ее по правой щеке или по правой стороне шеи — она заворачивает налево, по левой — направо. Если надо было остановиться, тянули за волосы между ушами, и она останавливалась, как вкопанная. Если же ее тянули за шерсть по бокам у крупа, это значило — «вперед и поскорее». В таких случаях Ишка с места брала галопом.