Они миновали ряды стражи, прошли через широкий обнесенный стеной двор и вышли в Центральный район. Цай Цзин не позвал паланкин, но это было для него обычным делом – он предпочитал проходить пешком гораздо большие расстояния, чем большинство людей его положения. Физические упражнения, как он говорил, способствуют ясности ума.
Лу Цзюньи пришлось подобрать юбки, чтобы не отставать от него.
Цай Цзин повел их вдоль передней стены дворца по левую сторону от него, его зубцы и силуэты стражников на возвышении наблюдали за ними. Миновав дворец, они свернули через несколько извилистых улиц, которые раньше Лу Цзюньи в глаза не видела: не то чтобы она была постоянной гостьей на этих улицах или же в любом другом месте Внутреннего города. Лаковые резные крыши возвышались над ними с одной стороны, а с другой им все чаще встречались сады и дикие участки, которые подбирались к склонам гор, тех самых, которые окружали дворец, точно северная стена Бяньляня.
Лу Цзюньи знала, что лучше не спрашивать, куда они держат путь.
Наконец исчезли и здания по правую сторону от них. Быть может, они все еще находились в пределах городских стен, но, пусть во Внешнем городе и кипела жизнь, это место больше походило на сельскую глубинку из-за редкой растительности. Цай Цзин развернулся на пятках и устремился по тропинке между деревьями, ведущей к горам.
Потирая колющий бок, Лу Цзюньи последовала за ним. Они наверняка прошли по меньшей мере три ли. Ее обувь явно не предназначалась для таких прогулок.
Деревья приглушали дневной свет, отчего казалось, что они шли по сумеречному лесу. Наконец тропинка закончилась у тяжелых наглухо закрытых ворот, встроенных в покосившуюся стену, заросшую кустами. Но сколь тихими и таинственными ни казались эти леса, стена была внушительная, в два раза превышавшая рост Лу Цзюньи, вокруг нее расположились крепкие сторожевые башни. Лу Цзюньи со своего места трудно было как следует их разглядеть, но мурашки на затылке шептали о том, что там находились хорошо обученные часовые в начищенных доспехах, с заряженными арбалетами наготове.
– Откройте, – приказал Цай Цзин. Говорил он негромко, и Лу Цзюньи гадала, как же часовые на башнях услышат его, но тут стражники, следовавшие за ними тенью, забежали вперед и объявили о прибытии советника.
Послышался тяжелый лязг, после чего массивные ворота, скрипя, начали открываться. Но они не были деревянными, а, казалось, выкованы из железа… правда, бугристой формы и с извивающимися серебристо-серыми прожилками…
– Милости прошу в Яму, госпожа Лу, – елейным тоном пригласил Цай Цзин.
У Лу Цзюньи пересохло во рту, а пальцы похолодели. Яма, глубочайшая темница империи, из которой никто и никогда не возвращался. Окутанное мистикой и слухами место – половина подданных империи даже сомневалась в ее существовании. Это была не обычная имперская тюрьма, в которой она навещала Линь Чун, не блок камер в здании, где обвиняемых помещали в забитые грязной соломой клетки и выводили из них, чтобы те предстали перед судом, который выносил им приговор. Яма была местом постоянного содержания опасных преступников. Тех, за чьей судьбой следил лично император.
Лу Цзюньи сомневалась, что кому-нибудь из них удалось покинуть это место живым.
За этими воротами и завершался их тяжелый путь.
Хоть снаружи ворота и окружала аура таинственности, скрывался за ними лишь военный полигон. За бугристыми, бесформенными стенами был широкий круг, вырытый прямо в земле, он казался огромной, обращенной к небу ареной. Концентрические каменные ярусы расстилались по земле и вели вниз, к центральному углублению, где вздымался уродливой формы холм – здание, которое наверняка и являлось той самой темницей. Вместо обычных гражданских тюремщиков по каждому уровню этой огромной конструкции сновали имперские стражники, держа руки на сверкающих ножнах.
Еще ни одно сооружение не было так тщательно спроектировано для содержания людей под стражей.
Лу Цзюньи поглядела на стены, мимо которых они прошли. С этой стороны, без лесных теней и налета плюща и мха, они, казалось, были сложены не из каменных блоков, а будто слеплены из материала матово-черного цвета, который будто впитывал весь дневной свет. Исключением были те места, где проступали серебристо-серые тона, те же, что и на уродливых воротах.
Лу Цзюньи отвернулась и поспешила вслед за советником.
Их путь вниз по ступенькам тянулся, словно сырая лапша в руках повара. Пусть она и была здесь гостьей, но Лу Цзюньи чувствовала, как арбалетчики рисуют на ее спине мишени, словно один ее неверный шаг мог стоить ей жизни. Солдаты, которые бесстрастно маршировали мимо них, казались до жути проницательными и бдительными, на их лицах читалось, как мало им надо, чтобы взяться за меч и махом рассечь человеку горло. Это были не шумные конвоиры, а одни из самых закаленных стражников империи.
Пот покатился по спине Лу Цзюньи под ее легким халатом и накидкой.