Реестр исполненных желаний

купленной у букиниста. По городу Майер перемещался на велосипеде, а за

город ездил на салатовом бьюике 56 года выпуска, с фокстерьером на переднем

сиденьи. Будучи человеком немолодым и слегка рассеянным, он нередко

сворачивал через двойную сплошную, так как, направляясь к подруге, забывал

забрать в кондитерской свежие булочки, а делать крюк не хотелось. Он жил

занятой (а может даже суетливой) и насыщенной жизнью, но все го занятия —

живопись, музыка, латиноамериканская культура — лишь занимало его, не

больше, оставаясь внешней стороной жизни. Плодом этих многочисленных и

разнообразных занятий было лишь спокойное удовлетворение, а он искал

буйного восторга. Может, и все его попытки вернуть прошлое, были поисками

тех свежих ощущений, которые бывают у человека в юности. Ведь в юности

все мы парим над Землей, все видится с высоты птичьего полета, так что

ничего не стоит заглянуть за горизонт, и все кажется возможным. Взрослея, мы

«приземляемся» и уже не летаем, а бегаем, не замечая деталей и не заглядывая

за горизонты - не споткнуться бы и не вляпаться! Майер никак не ожидал, что

такое случится и с ним. Что он утратит способность парить и мечтать... Ведь

крылья для полета тебе дает именно мечта, «приземленность» возникает не

только от отсутствия времени, но и от того, что с возрастом становишься

трезвее и перестаешь мечтать о многом, заклеймив его «несбыточным» или

«абсурдным», что-то сбывается, и это тоже вычеркиваешь из списка —

глядишь, и мечтать просто не о чем! Хотя дело не только в объекте мечтаний, а

в том, что дети не умеют заглядывать вперед, делать прогнозы, поэтому

мечтают вольно и легко, а все предостережения исходят от родителей. Майер

стал было подумывать, что к нему все это пришло позже, и он повзрослел

только к старости, как вдруг...

Глава вторая. Пансион Казакуба.

Не ради заработка, а ради развлечения и общения с новыми людьми пару лет

назад он открыл в своем доме пансион Казакуба: сам готовил и подавал завтрак

в экстравагантной гостиной, на огромном столе на 25 персон, под тремя

люстрами с абажурами настолько несочетающимися ни по стилю, ни по форме,

что если описать словами этот интерьер: мурановское стекло, бумажный

китайский фонарик и кованный уличный фонарь, он покажется сущей

нелепостью и безвкусицей. На деле же столь разные абажуры (да и другие, на

первый взгляд несочетающиеся детали интерьера) каким-то волшебным

образом уравновешивали и дополняли друг друга, создавая атмосферу. На

стенах — картины в абстрактной манере, у окна, выходящего на улицу - арфа, у

другого окна, во дворик — рояль, два саксофона на полу, а на грубоватом

дубовом столе — хрупкий старинный сервиз королевского делфтского фарфора.

Все эти нелепые, вызывающие диссонансы не только не были ни аляповатыми

ни безвкусными, - никому из постояльцев они вовсе не казались диссонансами.

Это был стиль дома, без соседства этих взаимоисключающих деталей дом

потерял бы свою привлекательность, превратившись в стандартную

трехзвездочную гостиницу. Свечи, звуки музыки и постоянный атрибут

голландского пейзажа — дождь за большими окнами с цветными витражами в

нижней четверти («для детей, чтобы дождь и снег не казались им скучными») -

не знаю, удалось ли мне воссоздать атмосферу этого дома, сделать ее

осязаемой. Дождь шел и в тот день, и гости не спешили с осмотром

достопримечательностей. Им не хотелось выходить под дождь, не хотелось

покидать эту необычную гостинную, словно именно этот дом и его хозяин,

устроившийся за маленьким красным роялем с чашкой капуччино, и были

целью их приезда, а вовсе не музеи, каналы и бастионы. Кто-то из гостей завел

разговор об исполнении желаний. В таком духе, что много лет мечтал побывать

в Голландии, и вот вместо того, чтобы спешить на каналы и бастионы, на

площадь и в собор, или, в крайнем случае, делая уступку погоде, в музей Босха,

он сидит здесь, в уютном доме и уверен, что узнает здесь гораздо больше, чем

если бы сейчас побежал на улицу. Над ним стали подшучивать: «Мастер

оправдывать собственную лень», но тему поддержали.

Гость, сидевший ближе всех к Майеру, рассказал, как в течение многих лет

каждое воскресенье по дороге в церковь любовался садом, в любое время года

сад был одинаково заманчив и привлекателен. «Впрочем, с дороги была видна

только часть сада: глициния, кактусы, камелии, розы, остальное я додумывал.

Было неловко просить посмотреть сад — с хозяевами я знаком не был, но не раз

и не два возвращаясь с мессы, я мечтал как куплю этот сад с домом. Не дом с

садом, а именно сад с домом. И вот однажды на воротах я увидел «продается».

Тут уж я не постеснялся войти и спросить — появился повод. Вот так я впервые