Реформы в России в 2000-е годы

«Слабое общероссийское гражданское самосознание (общероссийская гражданская идентичность)» рассматривается как проблема, но поиск решений ведется не в направлении строительства правового государства, а в возведении (этно)культурных барьеров под аккомпанемент заклинаний о необходимости «укрепления гражданского и духовного единства российской нации». Поиск основ «гражданственности» в области «(этно)культур» приводит к артикуляции «культурных доминант» («этнической (русской) и религиозной (православной)»), на которые и возлагается задача скреплять «этнокультурное разнообразие» в «гражданское единство»[24]. В этом контексте стоит рассматривать и правовые инновации в области интеграции – изменения, внесенные в закон «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации», предписывающие с 2012 г. трудовым мигрантам, планирующим работать в сфере ЖКХ, розничной торговли или бытового обслуживания, демонстрировать знание русского языка, а с 2015 г. большинству трудовых мигрантов сдавать комплексные тесты по русскому языку, истории и основам законодательства.

В апреле 2016 г. ФМС возвращена в структуру МВД. Тогда же стало известно о планах ужесточения миграционной политики[25]. Официальное объяснение переподчинения ФМС и введения более жестких миграционных правил состоит в том, что Россия повторит опыт Европы, где «из-за миграционного кризиса… происходит ломка культурно-исторического уклада»:

«“Это огромная нагрузка. Люди, которые бежали от войны, поехали за пособиями, которые им были назначены в Европе. Результатом является ломка культурно-исторического уклада в Европе, а это очень опасное явление. Еще раз говорю, мы не можем к этому относиться безразлично”, – сказал Медведев. Россия должна быть ограждена от тех проблем с миграцией, с которыми столкнулась Европа, считает премьер. <…> Он подчеркнул, что именно на решение этой задачи и должна быть направлена синхронная деятельность правительства и законодателей. “Но тренд вам понятен, в том числе и решения президента о возвращении Федеральной миграционной службы в систему министерства внутренних дел”, – заключил Медведев» [ТАСС, 2016].

С моей точки зрения, постоянно артикулируемая различными агентами обеспокоенность «ломкой культурно-исторического уклада», с одной стороны, скрывает отсутствие «уклада» как некоей парадигмы, обеспечивающей связанность и последовательность решений и действий, с другой, – ассоциирует успех государственной политики (не только миграционной) с поимкой, физическим или символическим изгнанием «вандалов» («нелегальных мигрантов», «иностранных агентов» и т. п.), легитимирует авторитарные/силовые методы взаимодействия с теми, в ком усматривается «угроза».

Как мы видим из приведенного выше краткого обзора, приоритеты и «стратегические ориентиры» постоянно меняются, формируясь в зазоре между демографической/социально-экономической проблематикой и проблематикой безопасности/«культурного единства».

В зависимости от текущей политической ситуации, большее предпочтение отдается то одному, то другому набору аргументов. В этом контексте невозможно достигнуть консенсуса по поводу определения конкретных стратегических целей, приоритетной оказывается задача балансировки, сохранения существующего статус-кво («межнационального мира и стабильности»). Как населению, так и мигрантам посылаются противоречивые сигналы, мешающие выстроить не только долгосрочный, но и среднесрочный план действий.

§ 2. «Они нам нужны, но они [нам] должны…», или интеграция по-русски

Установка на необходимость «социально-экономической адаптации и интеграции мигрантов в Российской Федерации» формулировалась во всех Федеральных миграционных программах с начала 1990-х годов, однако менялось представление о характеристиках целевой группы, соответственно, направлениях и механизмах интеграции. Если в 1990 – начале 2000-х годов речь шла о «соотечественниках», «вынужденных переселенцах» и «беженцах», то к середине первого десятилетия 2000-х фокус внимания смещается на «трудовых мигрантов».