Рейнские легенды

В назначенный час пришел рыцарь к ручью; русалка ждала его. Была она еще прекраснее, чем накануне, ее белое платье развевалось, как облако, а венок из душистых ландышей украшал ее золотистые волосы. Улыбаясь и краснея, протянула она рыцарю руку, и они сели рядом под дубом.

— Ты уже знаешь, благородный рыцарь, — сказала она Штауфенбергу, — что живу я на дне Рейна и что я русалка. Увидала я тебя еще прошлой весной и полюбила так, как любят русалки, — навсегда! Я могу стать твоей женой и последовать за тобою всюду, но ты должен окрестить меня и должен остаться мне верен на всю жизнь: если ты когда-нибудь обманешь меня, тебе не пережить твоего обмана, а смерть твоя для меня будет причиной вечных мучений. Подумай, рыцарь, пока еще есть время, подумай прежде, чем связать судьбу свою с русалкой!

— Что мне думать! — воскликнул рыцарь, обнимая ее, — какая земная женщина может заставить меня забыть мою русалку!

В тот же день окрестил рыцарь свою невесту; один старый отшельник исполнил обряд, и никто ничего не знал об этом. Через неделю сыграли и свадьбу. Обитатели замка думали, что невеста была иноземка и что рыцарь давно поджидал ее, оттого и жил одиноко в своем огромном Штауфенберге.

Безоблачное счастье рыцаря длилось дни, недели, месяцы и годы. Родилась у них красавица дочка, и сказала русалка мужу, подводя его к колыбели младенца:

— Помни, что жизнь твоей дочери теперь в твоих руках: покинешь нас — обратится ребенок в русалку и будет мучиться до скончания века.

Улыбнулся рыцарь и поцеловал ребенка.

Но вот пошел слух о приближении великой войны между Францией и Англией. Стали скликать рыцарей. Потянулось немало их и с Рейна, и из древней Тевтонии, и из великих папских владений.

Разгорелось сердце у Штауфенберга, но не хотел он ничего говорить своей милой жене: мысль о военной славе казалась ему изменой ей. Но тоска овладела им, и было у него на сердце так тяжело, так тяжело, что не мог он дольше скрывать своего томления. Ничего не говорила и ничего не спрашивала русалка: со строгим, серьезным лицом сидела она рядом с мужем и вышивала перевязь для меча. Когда перевязь была готова, сказала она рыцарю:

— Перевязь для меча уже готова, а оружие твое не вычищено и конь твой не оседлан?! Как может доблестный рыцарь оставаться в своем замке с женщинами и стариками, когда готовится такая война, когда рыцари потянулись во Францию и с Рейна, и из древней Тевтонии, и из великих папских владений?!

Обнял Штауфенберг свою молодую жену и не знал, как благодарить ее за то, что угадала она его мысли и позволяет ему исполнить долг рыцаря.

— Не забывай, что ждут тебя в твоем замке жена твоя и дочь, и что изменить им не имеешь ты права! Каждый восход солнца будет заставать меня в замковой часовне за молитвой о твоем счастье; каждый закат солнца — у окна: в ожидании твоего возвращения.

— Никогда не забуду вас, мои дорогие! Ведь вы — мое единственное счастье! — возразил ей рыцарь.

С тяжелым сердцем выехал Штауфенберг из своего замка. Если бы не рыцарский долг, думалось ему, он никогда не расстался бы со своею женой.

Русалка стояла на крыше самой высокой из башен замка и смотрела на своего мужа, пока не сокрыла его от нее наступавшая ночь и лесная чаща. Рыцарь тоже все оборачивался и смотрел на свой замок, пока не исчез он в ночной темноте. А потом, пришпоривая коня и обращаясь к своей свите, воскликнул он:

— Вперед! вперед! перед нами слава — позади нас любовь!

Приехал рыцарь в Нормандию. Принял его к себе на службу Нормандский герцог. Вскоре Штауфенберг так отличился в рядах герцогского войска, так славно сражался, столько побивал врагов и столько побед одержал над англичанами, что решился герцог во что бы то ни стало удержать рыцаря при своем дворе. Но Штауфенбергу хотелось пробраться в лагерь французского короля, а потому герцог решился выдать за него свою младшую дочь, необыкновенную красавицу, и тем не допустить его до отъезда, а рыцарь не имел духу признаться, что уже женат. Не забыл он своей жены, не забыл и своей маленькой дочери, забыл только угрозу русалки. Думалось ему, что не измена им его свадьба: не любовь влекла его к герцогской дочери, а была она королевского рода, и женившись на ней сам он станет герцогом. Правда, не увидит он больше своего Штауфенберга, не увидит больше своей прекрасной русалки и своей маленькой дочери, но подумают они, что он погиб, а для него слава и власть заменят любовь и счастье. Таков, видно, удел его: пережил он время любви, настало для него теперь другое время.

Целые дни проводил рыцарь на турнирах, празднествах и битвах; но ночью бледное и строгое лицо жены его стояло перед ним и никак не мог он отделаться от этого виденья. Лицо жены его было печально, а глаза полны слез. Тоска и отчаяние мало-помалу овладели сердцем рыцаря. Невольно вспоминалась ему красота его жены, их маленькая дочь; вспоминались счастливые мирные дни в Штауфенберге, и в сравнении с утомительной суетой жизни герцогского двора, с этикетом, окружавшим его молодую невесту, дни эти казались ему еще более счастливыми, еще более мирными.