Рейнские легенды

Рыцарь этот напоминал Конраду кого-то знакомого, но никак не мог он вспомнить, кого именно, и был ему раненый рыцарь ужасно неприятен — так неприятен, что он почти не мог хладнокровно выносить его. Между тем рыцарь все больше и больше нравился герцогу, особенно любил он его за его песни, да и в самом деле пел раненый рыцарь так, что затихали и леса, и горы, и люди!.. Даже старые рыцари, даже сама принцесса — все плакали навзрыд, слушая его. Пел он на окском наречии, пел и на чисто французском, но по-немецки совсем не умел, и даже на Рейне никогда не бывал, хотя и собирался как-нибудь пробраться туда.

На турнире, устроенном в честь герцога, победил раненый рыцарь всех других, а Конрада одним ударом меча ссадил с коня и выбил оружие из его рук. Но от поцелуя принцессы отказался. Побледнела принцесса, но смолчала. На другой день спустила она на охоте своего любимого сокола, но откуда ни возьмись взвился сокол раненого рыцаря. Большая битва произошла в облаках между ними, и сокол принцессы упал мертвым к ее ногам.

— Конрад, если не отомстишь ты за меня рыцарю, — сказала принцесса, — не быть тебе моим мужем!

Но Конрад и сам решился отомстить рыцарю и кинулся ему на перерез.

— Стой! защищайся! — кричал Конрад, — подними забрало!

— Что я сделал тебе? — тихо спросил его рыцарь, останавливая коня.

— Ты оскорбил принцессу!

— Я? чем же?

— Как чем? ты отказался от ее поцелуя, ты выпустил своего сокола, который заклевал ее любимую птицу! Не оправдывайся! Я должен биться с тобой — ты всегда становишься мне поперек дороги.

— Оставь меня, рыцарь, поверь мне — твоя собственная совесть становится тебе поперек дороги, а не я: я отказался от поцелуя принцессы, потому что ранен в лицо, и неприятен был бы ей мой поцелуй; у соколов же свои счеты, и не признают они обычаев рыцарства.

— Ладно! что тебе до моей совести? Становись... а не то я убью тебя, как собаку!..

Нехотя вынул свой меч раненый рыцарь и стал защищаться. Конрад нападал с яростью, а он только отводил удары. Наконец, улучив минуту, Конрад нанес рыцарю удар в бок — копье вошло по рукоятку: незнакомец не носил кольчуги — видно, не дорожил он жизнью.

Падая с коня, рыцарь прошептал: «Прощай, Конрад!»

Побледнел как смерть граф Боппард, бросился к раненому, снял с него шлем... перед ним лежала Мария!

Тут все вспомнил Конрад, и рыдал над убитой, но не слыхала Мария его нежных слов, а если бы и слышала их, могла ли бы поверить им? — была она черна, как араб, а глаза ее при жизни горели, как угли.

Не вернулись ко двору бургундского короля ни раненый в лицо рыцарь, ни Конрад. Поискали их, поискали, не нашли, — ну, вскоре и забыли. Даже принцессе некогда было вспомнить Боппарда: готовился большой праздник для встречи нормандского герцога, — за него-то потом и вышла принцесса: не чета был ему немецкий маркграф!

В лесу на том месте, где покоится убитая Мария, построен был монастырь тамплиеров. Построил его человек очень суровой, строгой жизни: вступил он и сам в орден и первый поселился в новой обители. Никто не знал, откуда был он: он наложил на себя обет молчанья и лицо его всегда было закрыто капюшоном. В монастырские списки занес он себя под именем «великого грешника!»

Когда папа объявил новый крестовый поход, он вступил в ряды тамплиеров. При осаде столицы Птолемеев первым взошел он на стену и водрузил христианское знамя, но, сраженный стрелой, упал на руки Гуга, случайно стоявшего сзади него, и когда откинули с головы его капюшон, Гуг узнал Конрада.

— Ныне отпущаеши раба Твоего! — прошептал умирающий: он давно искал смерти, и не носил никакого оружия!

Эппштейн

На высоких берегах Рейна, где замки знаменитых рыцарских родов — Фалькенштейнов, Кёнигштейнов, Гогенштауфенов, Зоннебергов и многих других воздвигали некогда свои башни чуть не до самого неба, жил в еще более давнее время рейнский великан. Известно ведь, что в старые годы каждая река имела свое страшное чудовище — великана или какого-нибудь дракона.

Плохо жилось тогда бедным крестьянам рейнского побережья — мучил их великан, как только ему вздумается, и некому было за них заступиться. Кто мог бежать, тот бежал... Да ведь куда убежишь от такой беды? На Одер? На Неккер? На Майн? Но там всюду свое чудовище, пожалуй, еще почище рейнского великана. Так-то вот и жили, и терпели бедные поселяне и под конец, пожалуй, что и привыкли к своей каторжной жизни.

Но вот в один прекрасный день услыхали крестьяне страшный гром и грохот — сотрясались горы, разрушались дома... В ужасе высыпали они из своих жилищ — думали, уж не землетрясение ли случилось, и что же увидали они? Уходит от них великан! Так-таки и уходит! Шагает прямо через леса, скачет через горы!.. И притом изо всех сил поет! Это-то и приняли крестьяне за гром и бурю.