Река Ванчуань

Не знаю, где храм Сянцзисы.
Прошел уже несколько ли, вступил на облачную вершину.
Старые деревья… Тропинки для человека нет.
Глубокие горы. Откуда-то звон колокола.
Голос ручья захлебывается на острых камнях.
Краски солнца холодеют среди зелени сосен.
Вечерний сумрак. У излучины пустынной пучины
В тихом созерцании отшельник укрощает ядовитого дракона.

В этих стихах рисуется картина, характерная для мест, где обычно располагаются уединенные буддийские обители. Дорога в гору идет через лес из старых, высоких деревьев. Тропинка совсем исчезает. По каменистому руслу бежит горная речка, и ее голос как бы захлебывается среди камней. Для усиления настроения поэт погружает все в вечерний сумрак, вводит звук отдаленного удара колокола. И вот среди всего этого — человек. У излучины реки над омутом видна одинокая, неподвижная фигура человека, сидящего в позе, которую обычно принимают при размышлении. Видимо, этот человек, возможно монах из обители, укрощает своей мыслью злого дракона — того дракона, который гнездится в пучине, а может быть, того же дракона, только таящегося в его собственной душе? Человеческая фигура сразу же придает всему пейзажу особый смысл. Картина, нарисованная стихами, оказывается законченной.

Я. И. Конрад

В пустынных горах опять прошел дождь...

В пустынных горах опять прошел дождь.
Наступил вечер. Осень.
Ясный месяц светит среди сосен.
Прозрачная речка бежит по камням.
Бамбуки зашумели: идут домой женщины, стиравшие белье.
Зашевелились кувшинки: плывут назад челны рыбаков.

В китайской пейзажной живописи есть прием, называемый дяньцзин — «внесение чего-то в пейзаж». Если рисуют горы, в горный пейзаж вводится фигура человека; если рисуют сосны, в пейзаж вводится изображение камня, скалы. Считается, что это придает полноту и законченность изображению. Ван Вэй-поэт перенял этот прием в своей пейзажной лирике, соединяя природу с человеком.

Н. И. Конрад

ВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ А. И. ГИТОВИЧА

Из стихов «Дом Хуанфу Юэ в долине облаков» 1. У потока в горах, где поет птица [53]

Цветы опадают,
И горный поток серебрится.

Ни звука в горах
Не услышу я ночь напролет,

Но всходит луна
И пугает притихшую птицу,

И птица тихонько
Тревожную песню поет.

К слюдяной ширме друга

У друга в доме
Ширма слюдяная

Обращена к цветам,
К деревьям сада.

В нее вошла природа,
Как живая,

И оттого
Рисунка ей не надо.

Покидаю Цуй Син-цзуна [54]

Остановлены кони.
Сейчас — «разлучим рукава»[55].

О ночной холодок
Над ночным знаменитым каналом![56]

Горы ждут впереди.
Под луною сияет листва.

Но тебя покидаю
Печальным, больным и усталым.

К портрету Цуй Син-цзуна [57]

По памяти
Нарисовал я вас, —

И наша юность
Оживает снова.

Пусть новые знакомые
Сейчас

Не старого увидят —
Молодого.

Когда Цуй Син-цзун отправляется в горы Наньшань [58] , я пишу экспромт и вручаю ему на прощанье

Простились мы
У старых стен столицы.

Когда ж нас вновь
Соединит судьба?

Не надо ждать,
Пока цветы корицы

Осыпятся,
Как снежная крупа.

Осенней ночью в одиночестве обращаюсь к Цуй Син-цзуну