Река Ванчуань

На середине жизни оценил я
Путь Истины и Совершенства[144] путь.

Теперь, на склоне лет, я поселился
В горах Чжуннань — прожить бы как-нибудь…

Когда ко мне приходит вдохновенье,
Один я в горы ухожу всегда.

Дела житейские, давно я понял,
Перед природой — прах и суета:

Гуляю долго, прихожу к долине
И слышу бормотанье ручейка,

Сажусь, смотрю на горы и на небо,
Где тихо проплывают облака.

И если где-нибудь в горах случайно
Я встречу дровосека-старика,

Болтаю с ним, смеюсь — и забываю,
Что до дому дорога далека.

Прохожу мимо храма «Собравшихся благовоний» [145]

Храм «Собравшихся благовоний»…
Он стоит от людей вдали,

И взбираюсь по кручам вновь я
Вот уж несколько трудных ли.

Нет тропы меж старых деревьев,
Нет тропы среди горных скал,

Но откуда-то гулкий, древний,
Дальний колокол прозвучал.

Камни грозные — скал превыше —
Ручейка поглотили стон.

Зной полуденный, словно крышей,
Тенью лиственной охлажден.

Но ты видишь воды мерцанье,
Пруд, заросший со всех сторон.

Укрощен твоим созерцаньем
Источающий яд Дракон[146].

Изнываю от жары

Багровое солнце
Сжигает и небо и землю,

И огненных туч
Громоздятся высокие горы.

И травы и листья
Сгорают, свернувшись и дремля,

И высохли реки,
И быстро мелеют озера.

Одежды из шелка
Сейчас тяжелее железных.

И в лес не пойдешь —
Нету тени, — от зноя сгоришь ты.

Оконные шторы
Уж несколько дней бесполезны,

И за день одежду
Стираю и дважды и трижды.

Но мысли мои
Ничему не подвластны на свете —

Они устремляются
В дальнюю даль по вселенной:

На тысячу ли
Там несется стремительный ветер,

И волны морские
Покрыты кипящею пеной.

И понял я вдруг,
Что страдает лишь бренное тело,

Слабеет оно,
Но душа остается крылатой.

«Ворота Сладчайшей Росы»[147]
Открываю несмело —

И дух наслаждается
Их чистотой и прохладой.

ВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ А. А. ШТЕЙНБЕРГА [148]

ПОЭТ И ВРЕМЯ [149]

Более полувека минуло от той поры, как в 1923 году мне, шестнадцатилетнему тогда подростку, довелось прочесть в третьей книге журнала «Восток» удивительное произведение, называвшееся «Тайны живописи», — древний китайский кодекс, с гениальной убедительностью переведенный ныне покойным академиком В. М. Алексеевым.

Я и сейчас не в силах спокойно его перечитывать, неведомо в который раз, а тогда он просто ошеломил меня и околдовал — на всю жизнь. В нем открылись мне не только тайны живописи, но и тайны поэзии, и вообще — тайны всякого искусства. И Ван Вэй, предполагаемый автор кодекса, живший на другом конце света, 1200 лет тому назад, и его переводчик В. М. Алексеев, мой современник, стали для меня учительными и родными; они доказали мне, что для искусства, связующего людей, нет преград — ни в пространстве, ни во времени, что самые глубокие различия языков, культур и мировоззрений — преодолимы.

Уже очень давно я задумал: в будущем, пусть — отдаленном, попытаться переложить русскими стихами и издать поэтический сборник Ван Вэя. Но как это осуществить, не зная китайского языка, не умея читать и понимать иероглифы?

Исподволь начал я торить окольную дорогу к танскому художнику и поэту; обнаружилось, что для этого есть немало возможностей.