«Насильно мил не будешь…» Как мудро и давно это замечено! Самые благие намерения будут отвергнуты, если они навязываются силой. Отчего не действовали самые справедливые предупреждения, пророчества? Свободная воля дороже человеку самого мудрого разума. Она стихийна, она старше разума. Это низшая свобода, но справиться с ней разуму удаётся далеко не всегда. Когда же разум диктует своё решение, возникает сопротивление. Как у Достоевского: «Хочу по своей, по глупой воле пожить…». Нет и быть не может ни идеально разумного человека, ни идеального государства.
Ревнители порядка! Вы правы, поправляя нас и даже поучая. Но, поправляя, не погасите души. Помните, что ваш порядок ― дело важное. Но не важнее жизни!
Страшна и мучительна не жизнь и смерть, а наше представление о них, сознание, усиливающее во много раз муки и страхи, особенно ночные.
Хорошо просыпаться, когда утро в полном цвету. Все сомненья, предутренние тени, болезненные призраки и страхи позади, забылись или рассеиваются, подобно лёгким облачкам. Только чистый радостный свет в освобожденной душе. Ни намёка на неопределённость, на томительное ожидание промежуточной поры. Всё четко, ясно. Тени смыты. Солнце уже начинает свой победный путь. Жизнь идёт в славе и торжестве. Да благослови, Господи, души давших нам жизнь на этой земле, чтоб и им было хорошо в обителях Твоих, в чистом свете, ласке, тепле и покое!
Утром после тревожной ночи ― в церкви Пресвятой Троицы. Служба кончилась. Двери открыты. Служительницы моют храм к Пасхе. Люблю бывать в церкви после службы. Так умилительно, как в Доме Божьем, не чувствуешь себя больше нигде. Может быть, это чувство пережили наши предки в византийском храме, пораженные не только яркостью росписей и блеском утвари. И то, что почувствовали, назвали Красотой, имея в виду не только благолепие убранства, одежд и обрядов, но и лёгкость духа. «И не знали, где мы: на земле или на небе».
Хорошо быть в храме наедине с Богом. Такой покой в душе, такая высота!
Подумал о своей повести (тургеневской). Написаны многие её страницы в таком состоянии сосредоточенности, собранности, что и от читателя потребуется такая же сила внимания.
Цветная фотография с портрета Тургенева Харламовской кисти. Такие печальные глаза, такая привычная боль, и жалость, и далёкие слёзы, и обида, и ещё что-то затаённое, трудноуловимое. Как передать душу этого человека? Мысленно спрашиваю, то ли я делаю, не обижаю ли? Иногда кажется, что он смотрит скептически, даже неодобрительно; иногда, что улыбается, «ничего, можно».
Вечером этого дня в темноте на кухне слушаю «Встречу с песней». Как много хороших песен за тридцать с лишним лет! Как много счастья! Время прошедшее, невозвратное оживает в голосах давно ушедших людей, детство моё с патефоном в окружении родных лиц, юность с её мечтами, болью разбитых надежд!
Год, наверное, на полке моей стояли два тома поэта И. Елагина. Издание очень хорошее, на отличной бумаге с графическим портретом автора на суперобложке. Мне подарили их студенты-заочники «в благодарность за знания». Ничего об этом поэте я не знал. Заглянул и забыл. Подумал: подарили, как дарят иногда, желая сбыть балласт с рук. Пренебрежительно даже думал: «Какой-то Елагин! Чем замечателен, что так издали? Из-за его эмигрантства?» Стихи показались совершенно непоэтичными. Может быть, открыл не на той странице. Я признавал тогда только поэзию музыки, с мелодией на первом месте. Теперь же открыл сборник ― и пелена с глаз. Какой талант! Какое сокровище! Какие неожиданные образы, удивительный язык! Необычное зрение, слух! В обычном состоянии такие образы и сочетания слов не придут в голову. И трагическая судьба…
Да, есть поэзия настроения, она передается через мелодию, интонацию, звучание авторского голоса. Но есть и поэзия, прошедшая через мысль. Поэзия непосредственного переживания, вся заключённая в чувстве музыки, и поэзия, рождающаяся в разреженном воздухе гор: она холодновата, а непосредственное чувство не хочет холода высот, а хочет ласки и музыки. Но это для какой души, скажите вы ― и будете правы. Ведь есть опасность заласкать душу, усыпить, убаюкать. В угоду звуку легко пожертвовать содержанием, смыслом, что немаловажно в поэзии. Поэзия мысли взыскательнее, ищет новые образы, избегает банальностей. «Поэзия должна быть глуповата»? Только в том смысле, что ей не надо умничать, но она умна даже и в бормотанье своём. И не всегда поэзия обречена петь; она может говорить и простым человеческим языком, хотя от музыки ей всё же никуда не деться.
Отчего современная поэзия так немузыкальна? Боится банальностей? Резонно. Или музыка стиха исчерпала себя? А, может быть, поэты воспитаны на грубых отрывистых звуках? Главное, конечно, катарсис. Если стихи достигают своей цели, при всей своей «немузыкальности» и грубости, значит, это поэзия. И все же…
Раньше поэты пели, как птицы, а теперь работают, как каменотесы. Но и в той, и в другой культуре есть своя красота.
Поэтесса