«Серебряный век» ― это культура, а не время, не стиль, ибо вилась его кудель и в 30-е годы, и в 40-е, и далее; вьётся и теперь. «Серебро» просвечивало и в «золотом веке». Что такое «пушкинская плеяда», как не серебряные нити, серебряные струны в золотой арфе Аполлона?
Не пора ли относиться к «Серебряному веку» не как к параду имен, к экзотическому саду, а как к целому явлению, к культуре, в которой каждая звезда и звёздочка не пропали в пространстве вселенной, а жили и продолжают жить? Из их света и тени и состоит небесный свод поэзии.
«Серебряный век» ― не игрушка, не набор дорогих побрякушек, а целый музей, алмазная палата, в которой каждое имя блистает, как бриллиант своим особым блеском, и из которой ничего за деньги не продается, всё «не имеет цены» и даётся даром принимающему сердцу. Каждое имя ― целый мир. Век этот много глубже и интереснее, чем может показаться на первый взгляд. Он представлялся в наших учебниках как игра формы, изыск и соблазн, как декадентский выверт, уклон от большой дороги литературы.
Поэтов, артистов упрекают в слабости психики, разумея под этим хрупкость и впечатлительность. Но не все поэты и художники таковы. Сильные натуры есть и здесь. Тонкость чувств ― не слабость. Главное же: без этих качеств нет культуры. Общество «сильных» ― это мускулистые торсы, тупые головы, грубость и жестокость, отрицание культуры и истории вообще.
Культура как равновесие между инстинктами и просвещенным разумом и чувством.
В эпоху перемен нельзя без жертв, говорят реформаторы и революционеры, и идут к цели, не слушая стонов людей, из которых мостят мосты и строят дороги истории. Равнодушие, ненависть и презрение государства к людям приводит, в конце концов, последних к таким же ответным чувствам.
Да, жить в России ― это миссия, особое назначение. В ней всё другое, не так, как в остальном мире. Говорят, кто жил и мучился в России, уже заслужил рай.
Не жизнь опротивела (жизнь ― это благо), а
Задача искусства в примирении с жизнью, с природой, с Божьим миром, а не разлучение, не дисгармония. Искусством надо жить, а не закрываться от жизни, и, тем более, не убивать жизнь, множа в ней зло.
Поэт, художник проявляет в слове то, что уже существует в языке мира.
Говорят, в музыке возможности гармонии почти исчерпаны. Ищут новые созвучия, находят, но слушать невозможно. Так же и в поэзии. Благозвучие стиха будто бы исчерпано. Повторяться невозможно. Пусть скрежет, но новое. Однако при этом исчезает красота. «Да, ― скажут, ― это ново, любопытно». Но душа не дрогнет, не отзовется. Где же искра жизни, ответное чувство? А ведь без этого искусство существовать не может. Божий мир и Божье Слово красивы. И говорил Создатель так, чтобы его поняли.
Стихи И. Бродского как бы с того света, с луны. Иногда поражают нездешностью, чаще оставляют в недоумении. Увлекательное путешествие, но как бы по ту сторону жизни, на полузнакомом языке. Технически очень интересно, хотя и монотонно, как заклинанье, со своим взглядом и ключом, вглубь идей и явлений.
В сущности, человек живёт надеждой. И верой в то, что надежда исполнится. Вот почему молодость счастлива, несмотря на несчастья. А когда вера и надежда уходят, жить становится нечем. В чём же секрет надежды ― этой иллюзии счастья? В неиспытанности того, что желается, в молодом аппетите, в голоде чувств. Сытый же умирает. Ему уже нечего желать.
Счастье ― это свежесть чувств, детство души.
Какая идёт борьба, сколько несправедливости! Писатели враждуют, завидуют друг другу. Так много мутного, лишнего ― и кажется, что никто никому не нужен. Но если в будущем наступит великое оскудение! Тогда каждая сохранившаяся строчка будет читаться с благодарностью, радовать и питать душу, как при начале письменности; будет казаться чудом, как при изобретении печатного станка. Что сейчас в спешке ― ничто, копейка, мимо чего проходят, как мимо сора, то в будущем ― целый рубль, сокровище, и нашедший его ― богач.
Наконец-то по-настоящему тепло. Сухой лёгкий жар, пестрящая солнечными пятнами листва. Люблю жаркое лето, когда можно ходить в лёгкой одежде, пить холодное, плескаться в воде ― и не болеть. Удивительное чувство после зимы, когда нельзя шагу ступить без осторожности.
Но лето проходит, как и всё на свете.
Сколько пишут о Пушкине: книги, доклады, диссертации, а свежего мало. Исключение ― Валентин Непомнящий. Самое имя Пушкина ― «притча во языцех». Он бы, наверное, пришёл в бешенство и послал бы своих толкователей куда подальше. Уже не человек ― кумир; рядом как будто никого, один в степи. Исполин, титан, а титаны, как известно, борются с богами. Как трудно, должно быть, душе его выносить жуткую тяжесть такого груза. Глянец, глянец и глянец во сто слоев. Несчастье ― такое безжалостное внимание. Нет укромного уголка, куда бедному Пушкину можно было бы укрыться.
Изучены подробности, открыты тайны, а Пушкина как не было в душе у многих, так и нет. Голос его, «душа ― в заветной лире». Он оставил нам свои стихи, а не жизнь.