Думаю, останься я в Москве, живи той жизнью, которой жили все окружавшие меня люди, вряд ли мечта моя стать писателем стала бы реальностью. Весь мой путь страданий был платой за достигнутое. Если бы кто-то всесильный спросил меня, что я желаю: вернуться в прошлое, жить незаметной, заурядной жизнью и быть этим счастливым, или выбрать пройденный путь, я затруднился бы ответить. Может быть, выбрал бы первое. Но если я выразил то, что мне дано было выразить при крайнем напряжении сил, о чём жалеть? И выразил в поэтических звуках, ярких красках, в разнообразных оттенках чувств. Я пропел музыку моей души. Всё остальное ― суета, мелочи жизни. Но в этой суете, в этих мелочах так много милого сердцу: воспоминание лучших, дорогих мгновений, желание их сохранить и, может быть, предчувствие повторений.
Если бы у меня была возможность заново прожить жизнь, я хотел бы прожить её совсем не так, как прожил, а более полно, счастливо, здор
Язык художественной литературы без поэзии для меня всё равно, что птица без крыльев, небо без Бога, цветок без запаха.
Счастье, что есть золотые эталоны прошлого. Лучше и выше русское слово уже вряд ли когда-нибудь поднимется. Это камертон музыкального слуха, душевного здоровья и то исцеляющее Слово, о котором сказано, что Оно было в начале всего.
Повторяли по телевидению «Тихий Дон» С. Герасимова. Лучше экранизаций не знаю. И роман, и фильм гениальны. Потрясающая мощь жизни. Язык богатырской земли. Настоящая, подлинная Русь, мыслившая просто, выражавшаяся живописно.
Великолепный образчик др.-египетской религиозной поэзии.
Из «Сказания о возвращении Хатор-Тефнут из Нубии».
Не напоминают ли эти гимны поэтичностью и пышностью своих оборотов «Песнь песней»? 400 лет жизни в Египте не могли пройти даром для сынов Иакова. Даже идея Бога-Слова, творения мира из ничего – из египетских мифов. Узнать имя ― овладеть частью чужой души. Вот почему еврейский Бог хранил свое имя в тайне и открыл её только избранным.
Огромная религиозная литература была в др. Египте: «Книга мертвых», циклы других мифов. Совершенно замечательны «Песни арфистов» ― сомнения свободной мысли в существовании иного мира, бессмертия души.
Горькая мудрость этих стихов не отдалась ли в «Екклесиасте», в «Премудростях Соломона», «Псалмах Давида»?
Есть два типа писателей: мастера и таланты. У первых придраться не к чему, но и зацепиться не за что. У вторых есть то и другое.
Говорят, Тютчев ― поэт мысли. Справедливо. Но сама мысль для него не самоцель, а путь к правде. Тютчев ― поэт правды. Это я и хотел сделать главной мыслью своего выступления на юбилейном вечере поэта в большой аудитории. Говорил тезисно, помня о просьбе уложиться в пять минут.
Чувствовал себя напряженно и, наверное, поэтому не сказал всё то, что мог бы сказать. Раз даже сбился, заглянул в бумажку, чем вызвал чью-то радостно-злорадную усмешку из зала. Всегда это чувство «не то», когда оказываюсь в полувраждебной, ждущей скандала аудитории, заполненной людьми с болезненными самолюбиями.