Очерк И. С. Аксакова о Тютчеве. Насколько это превосходит обычное состояние наших сил и ума! И это автор, который на нашей шкале ценностей занимает весьма скромное место, читается мало, отнесён к деятелям культуры чуть ли не третьего ряда! Если третий ряд таков, то каковы же первые два и каковы мы? Откуда в нас это чувство самодовольного превосходства? Не от ограниченности ли, полуневежества, полуобразованности, полувоспитанности?
Относительно Тютчева и Фета, которых почему-то всё время хочется сравнивать (может быть, тоже от недостаточно воспитанной культуры различать, но и не только). Если у Фета «мысль, как соль в воде, растворена в музыке» (сравнение Е. Винокурова), то у Тютчева она не растворена, а заключена в «магическом кристалле», который источает и музыку, и раскрывает дали и откровения. Мысль Тютчева не расплывается. Вопрос о бессознательном творчестве для него даже теоретически не стоял. И мысль, и чувство в равновесии. Мысль вспыхивает в чувстве и почти никогда не остывает раньше чувства.
У Фета чувство преобладает над мыслью, выражает себя в полуосознанных неясных образах, в музыкальных предчувствиях, что придаёт ей очарование тайны. Она ближе к пению-бормотанию детства. Фет ― юноша с едва пробуждающимся сознанием. Тютчев даже в ранних своих стихах ― взрослый человек отчётливой европейской культуры.
Тургенев
175 лет со дня рождения. Что осталось от этого имени? Материальная оболочка 19 века почти истлела, но чувства человеческие те же. Они ещё трогают сердце и питают ум. То же чувство, как ни удивительно, когда читаешь античных авторов.
Вся наша классика ― золотой фильтр на пути сора и пошлости. Достигнутая высота не позволяет опускаться, соскальзывать в ямы с навозом.
Если русскую литературу, её благородный язык, стиль мышления сравнивать с горной цепью, то одна из самых высоких вершин, видная и поныне, должна носить имя Тургенева. То же и в созвездии имён. Целая галактика могла бы называться этим именем. Гора Тургенева, созвездие Тургенева.
Сегодня, когда литература работает на понижение вкуса и сердечного чувства, имя Тургенев ― напоминание о высоком в литературе прошлого.
В чём вообще смысл дней памяти, посвящённых писателям? В возобновлении угасающего от времени чувства сопричастности тому миру, который создан Словом. Чувства эти заключены в созвучиях, как аромат в чашечке цветка. Без них человек перестаёт быть человеком, оказывается способным к жестокости, к уничтожению артиллерией и авиацией мирных спящих городов, расстрелу из танков и автоматов женщин и детей. Такие люди вызывают отвращение и не заслуживают права носить человеческие имена и причисляться к великим народам. Память о них ― проклятие.
Память же о тех, кто славит жизнь ― естественная литургия души.
Звёздное небо
С вечера хорошо, крупно вызвездило. Глядя на эти путеводные знаки внешним зрением и из тайников сердца, подумал, что мы должны совершать свой путь, оставаясь детьми неба и земли, как благодатного супружества. Забудешь о небе, ты ― «червь», оторвёшься от матери-земли, ты ― дым.
Не всё нужно выговаривать, многое должно остаться неназванным. Эстетика Тургенева ― чувство такта, деликатности, ощущение тайны жизни, боязнь оскорбить её неосторожным прикосновением.
Для писателя важно не только что и как он пишет, но и как он молчит.
Что вечно, непреходяще в Слове? Почему одно помнится, а другое, ещё вчера владевшее умами современников, забывается? Вот прошло несколько лет со дня трагической гибели А. Меня, а о нём как будто забыли. Нет его живого слова, нет проповедей, нет человека ― и память о нём постепенно исчезает, выветривается. Конечно, о нём помнят, но, боюсь, как о чём-то прошедшем, важном, из вчерашнего дня. Душа не знает, на что ответить при имени этого, несомненно, достойного человека.
Что такое искусство? Это восстановление времени, «Поиск утраченного времени». Всякое художественное воспоминание ― таинство восстановления времени через язык, его звучание: говорит из прошлого в настоящее и будущее.
Читать и чувствовать сладкий вкус вечной жизни, полноту жизни в слове!
Бывает литература, в которой слово умирает, едва будучи написанным и прочитанным. Оно истлевает прямо на бумаге. И бывает такое, которое наполняет жизнью. Написанное для чтения не умирает, потому что исходит из живой души и в живую душу возвращается. Сколько времени будет читаться, столько времени будет жить.
Думаю, не вредит ли мне чтение «умных» книг, не разрушает ли полноту восприятия? Вспоминаю М. Пришвина. Мудрец в тишине, отделённый «железным занавесом» чуть ли не на полвека от того, чем жил западный мир. Вся мудрость – из себя, из пережитого, из природы, из чувства языка. Но в молодости мир немецких буршей, Вагнер, «Тангейзер». И всё же собственное «чувство мысли» ― самая сердцевина мудрости и поэзии, то самое «Царствие Божие внутри нас».
Так бывало не раз со мной: в конце странствий по чужим землям возвращаюсь в русскую литературу как в родной дом.
Эскулапы