В зубной поликлинике в кресле ожидания. Врачи, не обращая внимания на пациентов, как боги на Олимпе, обсуждают ушедших клиентов. Тот чудак, и этот, ну, что ж, у каждого своё. Такое домашнее обсуждение, столько уюта, добродушия! Им и в голову не приходит, что каждый сидящий в кресле может принять это на свой счёт, а, может быть, и на счёт самих врачей. При этом полная убеждённость в безупречности своего поведения. Недержание болтовни.
Пища для души
У Пришвина сказано: слава как вода. Довольно одного стакана, когда хочется пить. А дальше уже только надуваешься.
Приятен успех и сладок, как мёд. Но знай же, что в нём яд. Как приучить сердце и ум помнить об этом постоянно? Всё это в связи с выходом из печати моей книги о Тургеневе. В ней есть свои достоинства, но есть и недостатки, о которых я знаю лучше читателя. И даже если бы были одни достоинства, нельзя было бы жить одним успехом, отдавая ему сердце.
Знания и музыка
Повесть о Тургеневе наконец вышла. Я сам оплатил её издание. Вышло, как говорили в старину, в копеечку. Непонятую аллегорию «фригийского ветра» на всякий случай убрал, но сам ветер остался.
– Читала вашу книгу всю ночь. Не могла оторваться. Сколько знаний… ― желая сделать мне приятное, сказала одна дама.
– Дело не в знаниях, ― ответил я.
– А в чём?
– В музыке души.
Знаний может набраться каждый, но никогда они не подействуют на душу как просветление, никогда не тронут сердце. Из знаний нужно сделать музыку души.
Книгу нужно уметь читать сердцем, питаться словом, как мёдом и молоком.
Гёте говорил, что есть вещи, которые нельзя постичь одним разумом; нужно чувство. Та же мысль о тайне, постигаемой не умом, а сердцем, не словом, а молчанием. Даже не постигаемой, а признаваемой без всякого бунта, со смирением. У Тютчева: «Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои…», «Умом Россию не понять» и т. д.
Всё «тайное», противопоставленное разуму, идёт у Тютчева от Шеллинга, от немецких романтиков. Тайна молчания как воплощение божественно непостигаемого. Тут и влияние восточных воззрений, перешедших через античность в натурфилософию и романтизм: мир как неполное отражение абсолюта, идеального универсума, божественной матрицы.
Главный принцип
В каждом произведении должен быть главный принцип. Отыщи его ― и ты всё поймёшь. Главный принцип моего рассказа о Пушкине ― «глубинная смуглость», далее всё, что за этим стоит.
Слова
Моцарт сказал: «Я люблю звуки, которые любят друг друга». И я хотел бы сказать о себе, что люблю слова, которые любят друг друга.
Вечер цитат
В передаче о музыке по телевидению из Гейне: «То, что отнимает жизнь, возвращает музыка». Я бы добавил: «и слово» как выражение музыки. Иногда я строю свою импровизированную речь как сочетание музыкальных созвучий.
После повести Ю. Нагибина «Перекур» подумал, найдя в себе что-то общее с героем, что нечего мне жалеть и плакаться, и жизнь моя прошла не даром. Она не хуже ничьей другой, и нечего мне смотреть на себя как на неудачника. Я был равен в ней себе самому. И на этом стою.
Как трудно сказать правду о себе, даже о своём герое литературном! Нельзя открыть правду, не потеряв целомудрия. Надо потеснить стыд, чтобы сказать правду. Стыдно сказать полную правду о физической любви, например. А говорить об этом со стыдом, значит, проявлять ханжество. То же и о жестокости жизни. Замалчивая жестокость, впадаешь в сусальность.
В обычной жизни можно лгать из целомудрия, из приличий, во имя спасения. Но в литературе это оборачивается художественной слабостью, одномерностью, однотонностью.
И всё же правду можно сказать по-разному.
Но вот какая штука: где нет стыда, там нет и жалости, и сострадания, и литература становится игрой. Если литература говорит о человеке (а только о нём она и говорит), то человеческие чувства должны быть её содержанием. И стыд, и совесть, и освобождение от них. Всё, что в жизни, то и в литературе с одним отличием: жизнь всеядна, а литература одарена творческим вкусом.
Осень
Ноябрь. В воздухе сырость и серость. И на душе так же пасмурно, но не от погоды за окном. Осень внутри. Всё прошло, и ничего, как хотелось, не совершилось. Последние чувства опавшими листьями печалят сердце. Всё проходит, и, значит, всё обман.