Река времени. Дневники и записные книжки

Утро проснулось солнечное, небо ясное. Всё обещает жаркий день, возвращение недавнего зноя, прерванного внезапным ливнем. Один только зяблик упорно тянет свою однообразную несмолкающую ноту, предвещающую дождь. Но вот и он умолкает. День разгорается в своей языческой яркости, невинном бесстыдстве.

Шмель

Ветер большой, сильный. Пыль и труха взвивались с лесных полян и неслись, натыкаясь на деревья и кусты. Летели жухлые листья вместе с песком и кусочками коры. Вдруг, когда низовой ветер утих и пыль осела, я увидел, как над кустами несется какой-то коричневый одинокий комочек. Он летел, переворачиваясь, как колючка, и в то же время было в нём что-то живое, упругое. Он подлетел ближе ― и тогда я увидел, что это шмель.

Оратор

Он говорил звучно, напористо, сыпал цитатами и именами никому из присутствующих неизвестных авторов, но не пролил ни капли света на суть предмета и оставил впечатление «меди звенящей» и «кимвала гремящего». Он достиг того, чего хотел. Всё остальное пролетело мимо ушей слушающих.

Вслед за ним слово взял человек с голосом негромким, но убедительным и стал говорить о том же самом, но внятно и ясно. Недаром сказано, что всё гениальное просто.

– М-да, ― сказал кто-то, когда собрание закончилось и все стали выходить из зала, ― эрудиция, конечно, ― хорошо, но природная мудрость ― лучше.

***

Все старятся и умирают. И я старею, и значит, тоже умру. Бог или природа не сделают для меня исключения. Я не исключительная и не абсолютная величина и обречён следовать общему порядку. Но «Бог не есть бог мёртвых, но Бог живых», – говорит Библия. А если я умру, как умирают другие, значит и Бог умрёт во мне и вместе со мной. Неужели нельзя остановить старость, вернуть молодость и обрести вечную жизнь? Если мы дети у Отца своего, как может Он дать нам камень вместо хлеба? Если нет хлеба вечной жизни, молодости и счастья, значит, нет и Отца.

***

Жизнь сама по себе, и не только жизнь на Земле, но и во Вселенной, сама Вселенная, её возникновение – нечто странное, нарушение равновесия, в силу этого изначально обречённое на неудачу. Зачем это нечто возникает, если всякое возникновение, всякое начало отрицает само себя, потому что содержит в себе конец?

В храме

В маленьком сельском, удивительно уютном храме с красивыми тёплыми росписями на заупокойной службе по когда-то жившим здесь людям чувствовал себя ребёнком. Пусть и нашалившим. Но разве родители не прощают своим детям? Вот и мне простит Отец Небесный.

На переходе к осени

Утром в блёкло-синей чаше неба, при едва родившемся солнце, атласно-белые пласты рытого бархата довольно правильной формы, хотя и неравные по размеру. Как будто купец в небесной лавке раскинул на выбор по безбрежному прилавку богатства своей торговли. Огромный Кузнецкий Мост времён семейства Лариных, где некогда царствовали кумиры моды мадам Леклер, Лакомб и прочие их сестры, где поминали как радужную мечту героя девичьих грёз ― какого-то загадочного Грандисона.

Ближе к середине дня румяный белокурый небесный Полдень, приказчик Небесной лавки, солнечной лопатой разгрёб сугробы облаков, оттеснив их на край округлого прилавка. Теперь они потеряли прежнюю форму, в смущении утратили строй и висели рассыпанными горстями жемчуга, разорванными полосками персидского шёлка, с некоторой печалью вспоминая своё утреннее торжество, победный, почти парадный строй после победы в воздушном Ватерлоо.

Мир изменился. Ничего вечного и неизменного в нём нет. Победы сменяются поражениями, затишье ― волнением, мрак отчаяния ― ликованием света. И снова всё кружится в бесконечном колесе Вечности.

Золотая осень

Ясные солнечные дни. Всё кругом ещё зелено. Трава свежа, листья на деревьях почти не тронуты прощальным золотом увядания. Высокая чаша неба чиста, промыта до самых высоких глубин, скрывающих ещё большую глубину. Нежные мазки облаков по-детски безмятежны. Большой уик-энд природы. Долгий выдох, убывание жара и страсти. Но Понедельник уже теснится в дверях. Неизвестно откуда налетающий ветер не по-летнему жёсток, въедлив, жадно слизывает последние остатки тепла. Едва заметная тревога перемен, лёгкие вещие сны перед чем-то, что вот-вот должно случиться, сдвинуть устойчивость и покой уставшего лета. Нужны ли эти перемены? Но как всякое живое тело затекает от долгой неподвижности, так и тело земли, с миллиардами тонн зелёной массы на ней нуждается в повороте, новом вздохе, движении.

Солнечный круг движется, Колесо мирозданья медленно поворачивается. Поворот его плавен, скрипа не слышно, кости, суставы земли, слава богу, здоровы; взрывы и скрежет где-то далеко. А в том далеке, в том месте, где Б-г создал когда-то рай, ей больно, раны её гноятся, льётся кровь, рушатся дома и умирают люди. Остатки Эдема превращаются в Ад.

Поздняя осень