Река времени. Дневники и записные книжки

Берёза за моим окном, так долго не расстававшаяся с зелёным цветом кроны, не потеряв, кажется, ни одного листочка, за одну ночь покрылась золотом. Осень стоит необычайно тёплая с редкими моросящими дождичками. Земля не успевает пропитаться влагой. Дорожки в мягкой бархатной пыли. Заботливые люди качают головами: озимые не взойдут. А другие их успокаивают: будут, будут ещё дожди и мокрый снег.

В жемчужно-матовом воздухе дремлют трава и деревья. Небо затянуто задумчивой пеленой.

И вдруг чудо. Утро с таким ослепительным солнцем, что хоть глаза закрывай. Показалось со сна, что вернулось лето. Я чуть задёрнул шторки в окнах. Спасибо за щедрость, но всего надо в меру. И оттого, что в комнатах поубавилось прямого слепящего света, что он остался бушевать за окном, праздника в душе стало как будто больше.

Что-то случилось в природе. Небо в белых тяжёлых облаках, предвещающих близкий снег, тёмных снизу от избытка влаги, желающей пролиться на землю. Синие клочки отчаянно борются с наплывом дикого воинства в лохматых шапках. Идёт переселение небесных племён, как и на земле ― южных народов на север. Только на небе север наплывает на юг. И тот уступает пяль за пядью.

Загадка голоса

Голоса как лица. Бывают похожие, но нет двух совершенно одинаковых. Если глаза ― зеркало души, то голос ― её звук. Разным наполнены голоса. У одного ― скрип несмазанного колеса. У другого ― звук бодрствующей трубы на стенах иерихонских. У третьего как жужжание пчелы в летний день, как крик боли, или мёд желания, В мужских ― чаще всего боевая гроза, сигнал военной тревоги или пограничная черта «не подходи», «не перешагивай». И ещё: «вот я какой, грозный и сильный!»

У женщин ― высокие и ласковые ноты; бывают и сварливые и визгливые, но в общем это звуки из таинственного города, где ждут нас райские яблоки, мёд, молоко и сок граната.

И вот голос, непохожий на все остальные.

– Что это? ― спрашивают женщины. ― Как будто голос из храма или кумирни. Звучит с какими-то странными обертонами, втягивает и обволакивает.

Литургический. Исходит из далёких далей, отталкивается от лазурных берегов и приплывает как эхо надежды, несбывшейся в своё время, но не умершей, и вот теперь, в этот миг оживающей.

Рассвет

В мглистой осенней дымке на едва проснувшемся небе раскиданные пряди облаков, нерасчёсанные кудели ночного сна. Странные, спутанные, неопределённые, как тихо плачущие, древние, не нашедшие формы и очертаний, зыбкие предгласия утра, волокна, начёсанные с ещё не позолочённого руна небесного барана, скрывающего в междумглистом сумраке золотые рога и крутой лоб.

Где-то там, в невидимом пространстве, овен встаёт, встряхивается, роняя огненные искры, наполняющие, напояющие безмерную, безотрадно унылую надземную пустоту. Колесо Ра делает ещё один, другой оборот. Зубцы первобытно грубого гребня касаются свалявшихся прядей. Они обретают подобие формы и линий. Зубчики поменьше пробегают сверху вниз по растрёпанной кудели. Волокнистые линии светлеют, готовя белые одежды для пробуждающейся земли.

Эрудит

В погоне за знаниями он жадно вбирал тени чужих мыслей, вдыхал ароматы чужих открытий, бродил по улицам и переулкам незнакомых городов, оказываясь во всех эпохах и среди разных людей. Стал богат; груз чужой мудрости оттягивал ему плечи, а мёд чужих сот стал горчить. Он и говорить стал каким-то не вполне своим голосом. Цитаты так и сыпались с его языка. В конце концов, он спросил себя: где же моя дорога, мой дом, мой цветок, мой голос? Ведь сколько ни странствуй, сколько ни ходи в гости даже к самым добрым друзьям, когда-то придётся возвращаться домой. Хорошо, если ты найдёшь свой дом! А если потеряешь? Или может оказаться, что никогда и не имел.

– Где мой дом? ― спросишь ты себя. ― Где я сам?

Но иной и не спросит ― так и будет вкушать чужой хлеб, чужой мёд и говорить не своим голосом.

Лучик света

На земле дул сильный ветер, а в небе надувными пуховиками висели почти неподвижные облака. Солнце то скрывалось, то выходило. Ночью прошёл дождь, и напоённый влагой воздух был тяжёл. Душе и телу хотелось спать. Под порывами ветра было не то что холодно, но неуютно.

«Пора домой», ― подумал я.

Возле дома было довольно тихо и, чтобы продлить пребывание на воздухе, я решил присесть на лавочку в саду. Густая стена зелени закрывала сидящих здесь от ветра, и свет солнца, рассеянный в листве, не был назойлив. Зелёные кудри ракит, лип и тополей стелились под невидимыми волнами проснувшегося, но ещё не злого Борея. Был конец августа, 28-ое. И вдруг я вспомнил, что это великий день, праздник Успения Пресвятой Богородицы, заступницы и молитвенницы о нас. Она ни одной минуты не забывает детей мира, а мы не помним ни о Ней, ни о Её Сыне, тонем в море уныния и прочих грехов, не видим даже красоты мира.

И от этой мысли мне не то что стало веселее, но немного прибавилось света в душе на один маленький лучик. И этого хватило, чтобы жизнь перестала казаться серой и унылой пеленой.

После метели