Река времени. Дневники и записные книжки

Куда они мчатся на взмыленных радиоволнах? Куда боятся опоздать? Нет, не на уходящий состав они спешат. Это внутри них несётся скорый поезд с полубезумным машинистом, утратившим представление о времени и пространстве языка и здравого смысла.

Ноябрь

Осень сквозит во все стороны распахнутыми исподними просторами. Ни стыда, ни сожаления, ни надежды. Береза вся облетела. Она и одевается, и облетает, как по приказу. Листья, точно солдаты по звуку трубы, появляются весной зелёными трубочками, в форме защитного цвета, и так же дружно, все как один, исчезают на закате осени по неслышному сигналу командира. Идеальные солдаты природы. Впрочем, нет, опали не все. Кое-где желтеют патиной жухлого золота. Это арьергард отступившего войска, оставленный, чтобы посмотреть, что происходит после проигранного сражения.

В садах ещё кое-где держится листва. Среди пылающих ягод рябины трепещут под ветром жестяной тускло-рыжей резьбой сухие мазки ноябрьской сепии. На кустах волчьей ягоды маслянисто гордо стынут гроздья чёрной икры, никому не нужной, всеми избегаемой. Все мы с детства знаем, что эти ягоды, похожие на смородину, есть нельзя.

Небо в размывах и разводах пятнистых облаков. Там и тут между ними ― неровные пятна холодного осеннего света.

Всё готовится к зимнему сну.

Тайна жизни

Чувство времени у детей и молодых людей ― это ожидание радостей. Пока они не дошли до вершины перевала, им не видна внизу тёмная бездна. Не видна она и пожилым, но у них появляется чувство неизбежности конца. У всех на глазах происходит бесконечная смена поколений. Сердце сопротивляется, а ум говорит: «Всё, что имело начало, будет иметь и конец». Всё то, что останавливается, умирает. Может быть, что-то и будет после нашей смерти, но это будем не мы.

Так, что же такое жизнь? Венец творения, или величайшее зло? Увы, не то, и не другое. Тому, что несётся миллиарды лет в ледяном пространстве, нет никакого дела до наших горестей и страданий. Этому безымянному, безмерному, не имеющему ли лица, ни смысла, вообще ни до чего нет дела. Оно просто существует. Но откуда же в его глубинах зарождается сознание, способное вместить все тайны Вселенной, заключённые в душе человека?

«Тихий Дон»

Новый фильм «Тихий Дон», Сергея Урсуляка. Ждали с нетерпением и опаской. Столько уже осколочных ран в душе от странных экранизаций классики!

Первое, что можно сказать: неправильное прочтение образа Григория как вечного подростка с инфантильной психикой. Из героя, трагической фигуры, пытавшейся соединить «распавшуюся связь времён», предложен образ неврастеника, слабого человека с неустойчивой психикой. Мог ли полный Георгиевский кавалер, одна из крупнейших фигур восстания на Верхнем Дону, быть таким? Он похож на настоящего Григория Мелехова, только когда спит или молчит. Стоит ему заговорить ― и перед нами нечто странное. Пародия на шолоховского Григория. Обманутые ожидания зрителей. Тенденция всё великое сплющивать, принижать, низводить до уровня современного вырождающегося человека?

Сюжет сбит, перепутан, хронология событий нарушена. Отчего происходит много логически неясного. Переходя иногда немотивированны, пропущены целые звенья. Зритель не понимает, что произошло между тем и тем. Портретные образы расплывчаты, бледны, типажи персонажей не вызывают согласия и доверия зрителей. Аксинья – совсем не та огненная роковая красавица, которой её все называют. Вплоть до последних серий фильма нет крупным планом ни Дарьи Мелеховой, ни Ильиничны, ни Дуняшки (вместо неё нечто лунно-расплывчатое, в романе же она черноглазая и черноволосая, яркая, красивая диковатой броской красотой девка мелеховской породы). Нет ни Петра Зыкова, ни Христана, ни Митьки Коршунова, ни Кошевого, так, чтобы их узнавали. Вообще, нет крупного плана сюжетно значимых фигур. Мелькают лица, не узнаваемые с первого взгляда, с первых звуков голоса. Голос Григория Мелехова ― натужный, неустоявшийся, лишенный мужественности и убедительности. Листницкие мало похожи на крупных помещиков интеллигентного типа. Григорий в романе повыше брата Петра. Здесь же он ― вечный младший брат, нуждающийся в опеке и вызывающий сожаление. Актёры в фильме, в большинстве, не умеют передать ни интонации народной речи тогдашнего времени, ни выражения лиц тогдашних людей.

Как всего этого не видят ни режиссёр, ни оператор?

Утешает одно: могло быть и хуже. Фильм, с некоторым внутренним сопротивлением, всё же можно смотреть. Одно несомненно: фильм Сергея Герасимова 1957-го года остаётся вершиной, непревзойдённым образцом экранной конгениальности, эталоном созвучия с шолоховским романом. Старых мастеров не переплюнешь, актёров великой школы не переиграешь.

«По мотивам» ― очень удобная форма для самооправдания. Хорошо, когда хорошо, но ещё лучше, когда не «против мотивов».