Реки Лондона

Открыв дверь, я чуть не оглох от стоявшего вокруг гвалта. Он напоминал шум рассерженной толпы в пабе, только был в десятки раз громче. В нем слышалось то ли пение, то ли вой, какой-то звериный хохот и уханье. Это не было похоже на обычный погром, когда большинство участников просто наблюдают за происходящим, время от времени ободряюще улюлюкая. Стоит им увидеть витрину с разбитым стеклом, и они, конечно, с большим удовольствием очистят ее от содержимого. Но большинство все-таки первыми не пойдут и бить стекло не станут – не захотят пачкать руки. Однако эта толпа как будто состояла из одних зачинщиков: все, от паренька в подозрительно дорогом прикиде до почтенной мадам в вечернем платье, захлебывались от ярости и желания что-нибудь сокрушить. Я подобрался как можно ближе к сгоревшему «Мини Kуперу» и с облегчением обнаружил, что на сиденьях никого нет. Беверли, конечно, смылась, да и мне самое время было последовать ее примеру, но тут я увидел вертолет, зависший прямо над зданием Оперы.

Это означало, что Главное управление столичной полиции взяло ситуацию под свой прямой контроль. А стало быть, десятки членов Ассоциации руководителей полицейских служб прервали семейные ужины, вечерние просмотры фильмов, свидания с любовницами, потому что подчиненные в панике звонили им, чтобы удостовериться, что их-то отдел уж точно ни при чем. Я мог поспорить, что в Главном управлении заранее знали, что ситуация выходит из-под контроля. И понимал, что, когда беспорядки утихнут, между службами начнется глобальная игра в горячую картошку. И никому не захочется остаться с картошкой, то бишь с этим пакостным делом, на руках.

По иронии судьбы я слишком погрузился в эти мысли, и заместитель комиссара Фолсом умудрился подобраться ко мне совершенно незаметно. Я обернулся, услышав свое имя, и увидел, как он приближается. Его строгий пиджак – в тонкую полоску, как я теперь заметил, – лишился рукава и всех пуговиц. Бывают люди, у которых от ярости возникает тик. Сами они думают, что абсолютно спокойны, но что-то их непременно выдает. Фолсом был из таких, у него отвратительно дергался левый глаз.

– Знаете, что я ненавижу больше всего на свете? – заорал он. Я понимал, что, если бы не шум погрома, он скорее выбрал бы зловеще спокойный тон.

– Чего же, сэр? – спросил я, спиной чувствуя жар от горящего «Мини Купера». Фолсом загнал меня в ловушку, деваться было некуда.

– Наших констеблей, – ответил он. – А знаете почему?

– Почему, сэр? – поинтересовался я, стараясь незаметно сместиться влево, чтобы иметь путь к отступлению.

– Потому что вы вечно ноете, – рявкнул Фолсом. – Я пришел в полицию в 1982-м, в старые добрые времена, до Закона о доказательствах [55], до Макферсона и системы контроля качества. И знаете что? Мы были дерьмом. И радовались, если удавалось поймать не то что преступника, а хоть кого-то причастного к делу. Нас избивали повсюду, от Брикстона до Тоттенхэма, и что же, сломили нас? Хрена с два! И расходов от нас было меньше. Мы могли запросто отпустить какого-нибудь идиота за пару пива и пакет чипсов.

Он умолк, на миг словно зависнув. Но потом его взгляд снова сфокусировался на мне, левый глаз задергался.

– А вот вы, – начал он тоном, который мне очень не понравился, – как думаете, сколько бы вы протянули в полиции в те времена? Для начала ваш шкафчик в раздевалке набили бы до отказа дерьмом. А потом, возможно, несколько ваших сменщиков отозвали бы вас в сторонку и объяснили бы вежливо, но доходчиво, как они вас не любят!

Я подумал – а может, сбить его с ног? Вдруг заткнется?

– А начальник вашей смены и вмешиваться бы не стал, – продолжал Фолсом, – просто написал бы в отчете «конфликт на расовой почве». А то и вообще бы без отчета обошелся.

Я сделал выпад вперед, чтобы обмануть его, а сам кинулся вправо, прочь от горящей машины и разгромленных витрин. Не сработало. Фолсом не отшатнулся назад, и когда я рванул мимо него, ударил с размаху по затылку. Ощущение было такое, будто меня огрели половицей. Я свалился прямо на задницу и пялился теперь снизу вверх на рассвирепевшего полицейского чиновника, который вознамерился как минимум хорошенько меня отпинать. Тяжелый ботинок сорок четвертого размера таки шарахнул меня по бедру – потом в этом месте целый месяц не сходил густо-лиловый синяк. Но тут кто-то сзади ударил Фолсома по голове, отчего тот свалился на асфальт.

Это оказался инспектор Неблетт – как всегда, в неудобном форменном кителе. И со старой доброй деревянной дубинкой, какие полиция раньше использовала при разгоне уличных беспорядков. Эти дубинки сняли с производства еще в восьмидесятые, ибо такой штукой убить человека даже проще, чем обухом топора.

– Грант, – рявкнул инспектор, – что, черт возьми, тут творится?

Я, пошатываясь, подошел к Фолсому, лежавшему ничком на тротуаре.

– Вопиющее нарушение общественного порядка, – ответил я, с трудом переворачивая чиновника на бок. Голова еще гудела от его мощного подзатыльника, так что я не особо осторожничал.

– Но с чего бы? – удивился Неблетт. – Ничего ведь не планировалось.