Реки Лондона

Один из ближайших магазинов странным образом уцелел. Вообще прятаться от пожара в закрытом помещении – это не самый разумный шаг, но вариантов у нас особо не было. Только когда мы всей толпой ввалились внутрь и я скорчился за манекеном, одетым в два клочка тонкого шелка, до меня дошло, что мы в сетевом бутике «Сераль». Немцам я велел спрятаться под прилавком, чтобы их не было видно снаружи.

– Пожалуйста, – обратилась к нам мать семейства, – объясните, что здесь происходит?

– Без понятия, подруга, – ответила ей Беверли. – Я просто тут работаю.

Рынок Ковент-Гардена – это четыре параллельных ряда магазинов с общей стеклянно-металлической крышей. Изначально вместо магазинов здесь были зеленные и фруктовые лавки. Потом здесь сделали стеклянные витрины и провели электричество, но шириной каждая лавка по-прежнему была меньше трех метров. Позже между ними втиснулись всякие мастерские, кафе и миниатюрные версии дорогих сетевых бутиков. Такая фигня, как недостаток места, ни в коем случае не могла помешать владельцам люксовых сетей собирать дань с обеспеченных туристов. Потому-то наше убежище заполняли изящные манекены, серебристые и черные, одетые в весьма откровенные атласные вещицы, поневоле цепляющие взгляд. Я надеялся, что они отвлекут и мародеров, если те заглянут внутрь.

Это вскоре пришлось проверить экспериментально – несколько погромщиков крались мимо витрины. Судя по рваным пиджакам и грязным белым рубашкам, это были не актеры, а зрители. Затаив дыхание, я смотрел, как они остановились у витрины, перекрикиваясь зычными голосами биржевых трейдеров.

Я с удивлением понял, что мне совсем не страшно. Скорее стыдно: вот это милое семейство эдаких фон Траппов [58] приехало посмотреть мой город, а здесь, вместо того чтобы радостно и с легким сердцем расставаться с деньгами, они вынуждены терпеть насилие, жестокость и дурные манеры моих земляков. Это раздражало до невозможности.

Помятые трейдеры рванули дальше, в западную часть рынка.

– Так, – сказал я спустя пару минут, – пойду разведаю обстановку.

Осторожно высунувшись из двери бутика, я огляделся. Погромщиков рядом не наблюдалось, и это было хорошо. Плохо было то, что сбежали они от пожара, который теперь охватил все вокруг. Я решил сбегать посмотреть, что делается у ближайшего выхода. Но не успел сделать и нескольких шагов, как пламя пожара опалило мне волоски в носу. Я поспешно спрятался назад, в магазин.

– Беверли, мы в полном дерьме, – выпалил я и доложил пожарную обстановку.

Мать семейства нахмурилась. В семье она была за переводчика.

– Есть проблема? – спросила она.

Языки пламени уже отражались в витрине и на равнодушных серебряных лицах манекенов, так что лгать не имело смысла. Она посмотрела на своих детей, затем снова на меня.

– Неужели ничего нельзя сделать?

Я глянул на Беверли.

– Ты умеешь колдовать?

Жар чувствовался уже и здесь.

– Да или нет?

– Ты должен разрешить.

– Чего?

– Таково соглашение, – пояснила Беверли. – Ты должен мне разрешить.

Одно из стекол витрины треснуло.

– Разрешаю, – сказал я. – Делай, что нужно.

Беверли бросилась на пол, прижалась к нему щекой. Губы у нее беззвучно шевелились. И я вдруг почувствовал, как что-то проходит сквозь меня. Ощутил капли летнего дождя на коже, услышал, как мальчишки где-то вдалеке гоняют в футбол, почувствовал, как пахнут на окраине города дикие розы и свежевымытые автомобили, и даже словно бы увидел, как светится вечером сквозь тюлевые занавески голубой экран телевизора.

– Что она делает? – поинтересовалась мамаша. – Молится за нас?

– Вроде того, – ответил я.

– Шшш, – перебила меня Беверли, усаживаясь на полу, – не мешай слушать.

– Что слушать?

Что-то вдруг влетело в окно и, отскочив от стены, упало мне на колени. Это был предохранитель пожарного гидранта. Беверли заметила, что я недоуменно его рассматриваю, и виновато пожала плечами.

– Что ты сделала? – спросил я.

– Пока не знаю, – ответила она, – раньше никогда не пробовала.

Дым сгущался, заставляя нас лечь ничком на пол – к счастью, все еще прохладный. Средний ребенок заплакал. Мать обняла его и прижала к себе. Младшая дочка держалась на удивление спокойно. Она не сводила с меня больших голубых глаз. А вот отец весь извелся и наверняка уже готовился совершить что-нибудь героическое, но бессмысленное. Я хорошо знал, что он чувствует. Оставшиеся стекла тоже полопались, осколки застучали у меня по спине. Я вдохнул, закашлялся от дыма и вдохнул его еще больше. Казалось, воздуха в легких не хватает. Я понял: это значит, что я погибаю.

И тут Беверли засмеялась.

Вокруг словно настало солнечное воскресное утро под ослепительно-голубым небом. Запахло нагретым пластиком и пылью – это детский надувной бассейн вытащили из летнего сарая. Дети, кто в купальниках, а кто и в трусах, бегают вокруг и подпрыгивают от нетерпения. Отец, с красным от натуги лицом, надувает бассейн, мать кричит ему, чтобы был осторожнее, а шланг уже протянут в кухню и надет на кран с холодной водой. Вот он издает булькающий звук, дети завороженно глядят на его отверстие…