Реки Лондона

Флит окинула меня оценивающим взглядом. На вид ей было лет тридцать с небольшим, ее фигура удивляла атлетичностью: широкие плечи, тонкая талия, мощные накачанные бедра. На ней был твидовый пиджак поверх черной рубашки поло. Коротко подстриженные волосы топорщились густым ежиком. Ее лицо показалось мне смутно знакомым. Так бывает, когда смотришь на какого-то не очень известного актера, чье имя никак не можешь вспомнить.

– Была бы очень рада познакомиться с вами, Питер, но сейчас не время, – сказала Флит. И добавила, адресуясь Беверли: – Садись в машину.

Беверли послушалась, грустно улыбнувшись мне напоследок.

– Подождите-ка, – сказал я, – я вас где-то видел.

– Вы учились в одной школе с моими детьми, – ответила Флит, садясь в «Рендж Ровер». Едва успев захлопнуть дверцу, она принялась орать на Беверли. Слышно было плохо, но слова «безответственная девчонка» я разобрал. Беверли, заметив мой взгляд, закатила глаза. Я задумался, каково это – расти в окружении такого количества сестер. А вообще было бы неплохо, если бы и за мной кто-нибудь прикатил на «Рендж Ровере», пусть даже и ругался бы потом всю дорогу.

У лондонских беспорядков есть одна особенность: за их пределами жизнь идет своим чередом, словно ничего не случилось. Ковент-Гарден выгорел почти полностью, и это было ужасно. Но зато не пострадали ни центральные станции метро, ни основные автобусные маршруты. Было темно, я вымок до нитки, путь в Безумство по-прежнему был для меня закрыт, а снова ночевать в кресле у Найтингейла в палате не хотелось совершенно. И я решил сделать то, что делают все, когда не остается выбора. Вернуться туда, где двери для меня всегда открыты.

Вот только в метро я спустился напрасно. Вагоны были забиты, народ возвращался домой из ресторанов, кафе и театров. Даже в такой поздний час здесь было душно и тесно, но вокруг меня – мокрого, оборванного, да еще к тому же цветного – образовалось некое подобие свободного пространства.

Спина болела, нога тоже, я чертовски устал и понимал, что что-то упускаю. Никогда я не верил в миф о полицейском «нутряном чутье». Не раз наблюдал, как работает Лесли, и каждый раз, когда ее догадки были верны, она просто замечала нечто такое, что я упускал из виду. Тщательнее раскапывала информацию, лучше ее анализировала. И если я собирался спасти ей жизнь, то сейчас должен был делать то же самое.

На станции «Годж-стрит» ввалилась очередная толпа народу. Стало еще жарче, но хоть одежда на мне начала высыхать. Парень в коричневых брюках и голубом пиджаке встал рядом со мной, у межвагонной двери. Так близко, что я слышал ударные в металлических наушниках его айпода. Народ перестал от меня шарахаться, это успокаивало.

Я перелопатил много литературы о неупокоенных духах, но нигде не объяснялось, как и почему обычный призрак обретает способность высасывать магическую энергию из других призраков. Моя рабочая гипотеза о сущности призраков гласила, что они представляют собой копии личностей умерших людей. И эти копии каким-то образом сублимировались в магический остаток, оседающий на материальных телах. Этот остаток и есть вестигий. Я полагал, что призраки со временем истончаются – как стирается и портится магнитофонная пленка. Если только их «запись» не подпитывается магической энергией извне. Вот почему они так стремятся высосать ее из других призраков.

Видимо, на станции «Уоррен-стрит» в наш вагон зашел крепко поддатый тип, которому пришла охота поорать. Сначала он ворчал, сам себя заводя, а к «Юстону» уже разошелся вовсю. А я как раз отвлекся на молодую женщину в розовом топе с вырезом, уходящим, казалось, за пределы возможного. Она вошла и встала напротив меня, прислонившись спиной к стеклянной перегородке. Я поспешно отвел глаза, пока наши взгляды не встретились, и уставился на ближайший рекламный плакат. Рядом чувак в голубом пиджаке переступил с ноги на ногу – тоже искал, на что бы перевести взгляд.

Тут в наш укромный уголок вперся, пошатываясь, белый паренек с дредами. За ним тянулся легкий шлейф запахов: пачули, табак и марихуана. Женщина в розовом топе неуверенно подвинулась ближе ко мне – очевидно, решила выбрать меньшее из зол.

– К чертям, ко всем чертям! – вещал откуда-то с другого конца вагона поддатый субъект. – К чертям собачьим развалили страну!

Под этот аккомпанемент наш веселый поезд поехал дальше.

Неупокоенные духи, несомненно, встречаются крайне редко, иначе они пожрали бы уже всех призраков. Это снова заставляло задуматься – а почему они вообще не могут упокоиться? Может быть, дело в психологическом состоянии человека в момент гибели? Смерть Генри Пайка была бессмысленна и несправедлива даже по отнюдь не строгим меркам восемнадцатого века. И тем не менее разве ненависть к Чарльзу Маклину и мучительное разочарование из-за неудачной актерской карьеры могли озлобить Пайка настолько, что он заставил несчастного Брендона Купертауна до смерти забить собственную жену?