Реки Лондона

– Вот так?

– Нет-нет, вот сюда, – сказал я, указывая пальцем на петлю. Если это внушение, думал я, то ему нужно противостоять.

Лесли снова демонстративно «не попала» головой в петлю.

– Ну, так как же это сделать? – вопросила она.

Я изо всех сил старался выбросить из головы навязчивый образ, но вместо этого вдруг раздраженно произнес: «Да не так, идиот!» Грубую силу использовать не годилось, нужно было срочно придумать что-то другое. Ибо уже через пару реплик Джек Кетч – а стало быть, и я вместе с ним – должен был сунуть дурную башку в петлю и задохнуться.

– Кто идиот? Я идиот?! А ну, давайте-ка сами попробуйте! – провизжала Лесли и выдержала паузу, чтобы зрители могли злорадно и нетерпеливо похихикать.

– Просто покажите, как это делается, а уж я все исполню в лучшем виде!

Я ощутил, как тело само дернулось к петле, готовое нырнуть в нее головой. И в этот момент подумалось: если внушение нельзя побороть, может, можно исказить его, разрушить? И я попытался поставить «шумовые помехи» – так одну звуковую волну гасят при помощи другой, пуская ее в противофазе. Заумная штука и к тому же парадоксальная, однако она работает. Я понадеялся, что мой кривой импровизированный вариант тоже сработает: образ только начал формироваться в голове, а губы уже произносили:

– Хорошо, сейчас покажу.

И моя форма сцепилась с чужой волей, словно шестерни в неисправном механизме. Я будто чувствовал, как частицы формы кружатся в моем мозгу, болезненно бьются изнутри в черепную коробку. А может, мне просто так казалось. Было уже не важно: мышцы ожили, я резко отдернул голову от петли и торжествующе глянул на Лесли.

– А может быть, и нет.

Огромная рука, протянувшись сзади, ухватила меня поперек груди. Широкая ладонь опустилась мне на затылок, толкая голову вперед, к петле. Я почувствовал запах ткани из верблюжьей шерсти и аромат шанелевского лосьона после бритья. Очевидно, пока я радовался, какой я умный, Сивелл неслышно подкрался сзади.

– Или все-таки «да», – ухмыльнулась Лесли.

Я дернулся. Есть, конечно, физически слабые здоровяки, но Сивелл был отнюдь не из таких. Поэтому я воткнул иглу в оголившуюся часть его руки и впрыснул всю дозу. Но доза эта, к сожалению, была рассчитана на Лесли, которая меньше Сивелла вполовину. Хватка на моей шее не ослабевала, и тут Лесли крикнула:

– Тяни!

И я задергался в воздухе, подвешенный за шею.

Спасло меня только то, что висел я не в настоящей петле, а в театральной, бутафорской. И она, по правилам техники безопасности, была устроена так, чтобы не удавить обаятельного хорватского баритона, на чьей шее по сюжету затягивалась. Скользящий узел был фальшивым, а внутри веревки находилась жесткая проволочная основа, позволяющая петле сохранять форму. Не сомневаюсь, было предусмотрено и ушко, чтобы присоединить удавку к хитро замаскированным ремням, на которых должен был повиснуть обаятельный баритон после завершения своей прощальной арии. Но у меня, к сожалению, никаких ремней не было, и я чуть не задохнулся, выбираясь из проклятой удавки, и разодрал подбородок до крови. Чтобы не свалиться, я просунул в петлю локоть и крепко ухватился за веревку, но спину все равно свело мучительной болью.

Мельком глянув вниз, я понял, что болтаюсь как минимум в пяти метрах над сценой. Теперь веревку ни за что нельзя было отпускать.

Внизу, подо мной, Лесли повернулась лицом к зрителям.

– Вот она, наша полиция! – провозгласила она. За ее спиной Сивелл тяжело опустился на ступеньки, ссутулился, подавшись вперед, словно после забега на короткую дистанцию. Гидрохлорид эторпина наконец начинал действовать.

– Поглядите-ка, – вещала Лесли, – один доблестный представитель закона дождался своего конца, а другой уснул как убитый – несомненно, одурманенный алкоголем. Мы, добропорядочные англичане, доверяем грязным свиньям, которые, в сущности, едва ли отличаются от злодеев, которых должны ловить. Так до каких же пор, леди и джентльмены, мальчики и девочки, вы готовы это терпеть? Почему честные, порядочные граждане платят налоги, а иностранцы не платят да еще требуют привилегий – наших, британских, тяжко выстраданных?

Держаться становилось все трудней, но я старался не думать, что будет, если я разожму пальцы. По обеим сторонам от сцены тяжелыми шторами висел занавес. Интересно, подумал я, смогу ли ухватиться, если раскачаюсь как следует? Перехватив петлю двумя руками, я перенес вес и начал сгибать-разгибать ноги, чтобы набрать инерцию.

– Так кого же притесняют сильнее? – вопрошала Лесли. – Тех, кто требует лишь соблюдения собственных прав, – или тех, кто жаждет всего сразу: социального обеспечения, жилищных льгот, пособий по инвалидности, а сам ни за что не платит?

Что я хорошо усвоил из курса истории, так это реформу Закона о бедных. И понимал сейчас, что Генри Пайк либо пользуется памятью Лесли, либо последние двести лет регулярно читал «Дейли Мейл».

– И что, разве они благодарны? – продолжала Лесли, и публика зашумела в ответ. – Разумеется, нет! Ибо привыкли думать, что все это принадлежит им по праву.