Реки Лондона

На упругом дерне просто так пентаграмму не вычертишь, для этого потребуется как минимум экскаватор. В любом случае я не собирался портить такую прелестную лужайку. Поэтому нарисовал звезду в круге при помощи холщового мешка с угольной пылью. Мешок я держал за два уголка, еще в одном была проделана дырка, как в кондитерском кульке. Линии получились какие надо, ровные и жирные. Это было очень важно: Полидори красноречиво и подробно объяснил, чем может грозить разрыв пентаграммы во время призывания духа. Вашу собственную душу в этом случае могли отнять и низвергнуть в ад – и это для начала.

На кончик каждого луча я положил по калькулятору. Тоби я собирался взять с собой на самый крайний случай, если мой вариант не сработает. Но когда пришло время выходить, не нашел пса, хоть и обыскал весь особняк. В туристическом магазине я заранее приобрел светящиеся палочки и теперь установил их там, где, согласно шпаргалке, должны быть свечи. Призывающему – то есть мне в данном случае – полагалось вложить часть своей сути. На современном языке это означало «направить магический импульс» в центр пентаграммы. Вообще для этого существует специальная форма, но у меня пока не было времени освоить ее. Поэтому Найтингейл сказал, что можно просто запустить в центр пентаграммы шар-светлячок.

Глубоко вдохнув, я засветил его и мягко направил в центр круга. Закрепив на лбу фонарик, открыл блокнот и принялся читать заклинание. Оригинальная версия помещалась на четырех страницах манускрипта, но с помощью Найтингейла я ее малость ужал.

– Николас Уоллпенни, – воззвал я, – услышь меня, прими мои дары, явись и говори со мной.

И Николас появился – как обычно, нервно озираясь вокруг.

– Я с самого первого взгляда понял, что вы не такой, как все, – заявил он. – А ваш наставник – где он?

– Там, – ответил я, – за воротами.

– Вот пусть там и остается. А я был прав насчет того господина, что убил. Верно ведь?

– Мы подозреваем, что это был дух Пульчинеллы.

– Кто-кто? – переспросил Николас. – Мистер Панч? Вы, сэр, лишнего выпили, это точно. Вам бы проспаться не помешало.

– А ведь вы просили меня о помощи вчера ночью, – напомнил я.

– Кто? Я просил? Но тогда получается, что я трепач и шваль, а никто еще не болтал, будто Николас Уоллпенни дает на лапу, чтобы откупиться от карателей.

Сказав это, он многозначительно глянул на меня. Трепач – это осведомитель по-старому, а карателями, опять же в прежние времена, назывались люди, которых посылали наказывать кого надо – соответственно, за «треп».

– Ну и слава богу, – осторожно ответил я. – Скажите, как вам там… в мире ином?

– Ничего, – ответил Николас, – грех жаловаться. Только вот народу теперь маловато. Но здесь все же Церковь актеров, поэтому по вечерам у нас нет недостатка в развлечениях. Мы даже принимали знаменитого гастролера, который явился, чтобы наставлять нас в мастерстве. Да, мы принимали здесь великого Генри Пайка! Пишется через «ай» – большой оригинал, доложу я вам! А его длинный нос так полюбился дамам!

Очень мне не нравился мой собеседник: напряженный, нервный, если б мог, наверняка бы и испариной покрылся. Хотелось оставить его в покое, но суровая реальность такова, что нам приходится использовать осведомителей независимо от того, живые они или мертвые.

– А этот ваш Генри Пайк – он долго собирается тут гастролировать?

– Знаете, проще сказать, что он решил купить театр, – заявил Николас.

– Здорово! – сказал я. – Как думаете, у меня есть шансы попасть хоть на один спектакль?

– Ох, констебль, я бы на вашем месте не лез так рьяно на этот рожон, – сказал Николас. – Мистер Пайк, он иногда бывает неожиданно суров с актерами второго плана – а у него, осмелюсь сказать, есть для вас роль.

– И тем не менее мне бы очень хотелось увидеть…

Договорить я не успел. Николас Уоллпенни внезапно исчез.

Пентаграмма была пуста, только мой «светлячок» все так же сиял в центре. Не успев погасить его, я ощутил, как что-то хватает меня за голову и тянет внутрь круга. Я запаниковал, забился, пытаясь вырваться. Найтингейл особо подчеркнул: ни шагу внутрь пентаграммы. И я вовсе не горел желанием узнать почему. Резко дернул головой, отпрянул. Пытался упираться ногами, но что-то все же тащило меня вперед, к пентаграмме. А потом я увидел: в самом ее центре, прямо под моим светлячком, в земле раскрылся темный провал ямы. Обнажились корни растений, и черви отчаянно извивались, стараясь зарыться обратно. Открылись нижние слои почвы, и под ними, еле заметная в кромешной тьме, проступила лондонская глина.

Я был уже почти на самом краю, когда вдруг понял: что бы ни тянуло меня в эту яму, оно пользуется моим собственным заклятием, подпитывается его силой. Попытался погасить шар, но он не поддался, а только ярче засиял, внезапно приняв странный желтоватый оттенок. Я так сильно отклонился назад, что перебирал ногами уже почти в горизонтальном положении. И все-таки меня тащило вперед, каблуки моих ботинок вспахивали мягкую землю.