Реки Лондона

Соответственно, мне предстояло тащиться через весь город в замечательный Уаппинг. В компании подавленной и молчаливой Беверли, что уже само по себе выбивало из колеи. Я остановил машину около ее дома, и она, прежде чем выйти, попросила меня быть осторожнее. Я спросил, с чем именно, она молча пожала плечами и вдруг поцеловала меня в щеку, я даже отстраниться не успел. Потом она ушла, а я смотрел на край яркой водолазки, обтягивающий ее зад, и думал: ну и что это сейчас было?

Поймите меня правильно, я был в восторге от Беверли Брук, но не мог отделаться от беспокойства. Не в последнюю очередь потому, что Беверли, как и ее мама, могла, если хотела, вызвать эрекцию у камня. И предупреждение Айсис о том, чтобы не заходить в воду с теми, кто не на сто процентов человек, явно было только верхушкой айсберга.

Я развернулся и поехал в Безумство. Начинался час пик. Небо затянули тучи, капли дождя застучали по лобовому стеклу. Я был почти уверен, что Оксли и Беверли установили некую связь. Когда они стояли рядом у воды, было видно, что они… пожалуй, спокойны. Словно знают друг друга давно и хорошо, как близкие родственники. Бартоломью, крупнейший в Англии специалист по genii locorum, совершенно однозначно утверждал, что «духи природы», как он их называл, всегда берут что-то от местности, к которой принадлежат. Отец и Мать Темза – духи одной и той же реки, и, если мне удастся их как-то сблизить, природа стихии возьмет свое.

И если для этого потребуется еще несколько дней созерцать в реке обнаженную Беверли – что ж, такую цену я заплачу с удовольствием.

Я подумал, не связаться ли с Лесли, но решил, что не надо. Поэтому закрыл гараж и отправился через парк пешком к станции «Рассел-сквер». Купил цветов в киоске у метро, а потом, сам не зная почему, развернулся и пошел прочь, чтобы сесть в поезд на какой-нибудь другой станции.

Глава 9 Козел-провокатор

Я доехал на метро до самого «Свисс-Коттедж» и был уже на четверть пути к Фитцджонз-авеню, как вдруг задумался: а что я, собственно, делаю? Мало того что я поставил машину в гараж и зачем-то пересел на общественный транспорт, так теперь еще пешком поднимаюсь по одному из самых крутых холмов Лондона. Хотя вполне мог доехать до Хэмпстеда и тогда бы не поднимался, а спускался. Было еще светло, и солнечные лучи косо ложились на аллею сквозь ветви обрамляющих ее деревьев. В руке я нес цветы – пурпурные розы, очень темные, почти черные. Я шел и размышлял, для кого же они.

Было очень тепло. Я развязал галстук и сунул его в карман пиджака. Мне совсем не хотелось явиться на место насквозь пропотевшим, поэтому я спокойно, неспешно брел по тротуару в тени платанов. Бывают дни, когда какая-то мелодия так и вертится в голове, и поневоле начинаешь напевать ее вслух. Вот и сейчас началось то же самое. Откуда-то из глубин подсознания всплыла «Digging your Scene» в исполнении «Блоу Манкиз». Было странно, что я вообще знаю слова, если учесть, что, когда вышла эта песня, я еще под стол пешком ходил. До места я добрался, когда допел припев в третий раз. Передо мной предстало воздушное здание в готическом стиле, с декоративными башенками по углам и подъемными окнами с белыми рамами. Облицованные мрамором ступени вели к внушительной парадной двери. Но я не стал подниматься, а свернул к воротам во внутренний дворик, поскольку четко знал, куда мне надо. Одернул пиджак, обтер носки ботинок о лодыжки. Оглядел себя и, удовлетворившись результатом, толкнул ворота. Они открылись, и я вошел во двор.

Вдоль всей стены росла душистая жимолость. Ее вьющиеся побеги нависали над дорожкой, образуя зеленый ароматный коридор. Дорожка вела в обширный сад, залитый солнечным светом. Аккуратно подстриженный газон обрамляли фигурные клумбы с петуниями, бархатцами и тюльпанами. Два пузатых керамических горшка, чуть не лопающихся от буйно цветущих растений, стояли по обе стороны от каменных ступеней вниз, в небольшое патио. В его центре располагался фонтан, озаренный вечерним солнцем. Даже я понимал, что фонтан этот не садового центра или гипермаркета. Это была прелестная мраморная купальня для птиц, со статуей обнаженной нимфы, несущей кувшин с водой. Возможно, итальянское Возрождение, я не сильно разбираюсь в истории искусств. Статуя была очень старая. Мрамор потрескался, кое-где небольшие кусочки откололись. От плеча к паху нимфы тянулся потек, более светлый, чем остальная поверхность, – след от воды, стекавшей из кувшина.

Вода манила свежестью. После долгого и медленного подъема на холм мне так хотелось выпить глоточек! У фонтана меня ждала привлекательная женщина средних лет. На ней был желтый хлопковый сарафан, соломенная шляпа и босоножки. Подойдя ближе, я заметил кошачий разрез ее глаз, точь-в-точь как у матери. Кожа у нее была светлее, чем у Беверли, а носик прямой и симпатичный.