Реки Лондона

Гении локорум, вроде Беверли, Оксли и других проблемных отпрысков Темзы, тоже являются существами, которые черпают силы из окружающей среды. Бартоломью и Полидори единодушны во мнении, что этих существ питает все великое многообразие жизни и магии, сущее в их владениях. С этим я готов был поспорить, однако не сомневался, что они живут в симбиозе со всем живым в своих «владениях». В то время как вампиры, напротив, являются несомненными паразитами. А что, если и у призраков так же? Если Николас Уоллпенни – симбиотическая сущность и в какой-то мере сам часть вестигиев, которые его окружают и дают ему силу, то неупокоенный вполне может быть паразитом. Призраком-вампиром. Если так, то понятно, почему мозги жертв выглядят как сморщенная цветная капуста – из них высосали магию.

Соответственно, мой ритуал с калькуляторами в качестве жертвенных источников магии только раздразнил аппетит Генри Пайка. Но я подумал вот о чем: нельзя ли приманить неупокоенный дух, распространяя магию вокруг, как бросают за борт рыбные отходы при ловле акул? К моменту, когда поезд остановился на станции «Бейкер-стрит», у меня в голове начал зреть план.

Метро – отличное место для подобных умозаключений. Потому что без них рехнешься от скуки, если только с собой нет чего-нибудь почитать.

На этот раз даже не пришлось показывать в Вестминстерском морге удостоверение. Охрана на входе и так пропустила меня. Найтингейл ждал в раздевалке. Переодеваясь, я в общих чертах рассказывал ему о своей встрече с Тайберн.

– Опять дети Темзы за свое, – вздохнул Найтингейл. – Всегда-то их не устраивает статус-кво.

– А как вам удалось спасти слепого? – спросил я.

– Как я понял, надо говорить не «слепые», – сказал он, – а «люди с нарушениями зрения». Одна очень энергичная юная леди мне довольно пространно это объясняла, пока мы ждали в приемном покое.

– Так как же вы спасли этого человека с нарушением зрения?

– Если бы «мы», – покачал головой Найтингейл. – Это заслуга его собаки-поводыря. Когда начался процесс секвестра…

– Секвестра? – переспросил я.

Выяснилось, что этот термин вывел доктор Валид для обозначения того, что происходит, когда неупокоенный дух овладевает своей жертвой. В юриспруденции это слово означает процесс конфискации имущества человека в счет уплаты его долгов, или когда оно отходит государству, если нажито преступным путем. В нашем же случае конфискуемым имуществом было тело жертвы.

– Так вот, когда секвестр начался, – продолжал Найтингейл, – пес жертвы – кажется, по кличке Малькольм – буквально взбесился и потащил потенциальную жертву прочь. Подчиненные инспектора Сивелла как раз обеспечивали порядок во время сбора пожертвований в этом районе. И один из них вовремя вмешался, не позволив одержимому бедняге Панчу догнать слепого.

– Еще одна победа полицейского оперативного информирования?

– Именно, – кивнул Найтингейл. – Отличилась ваша подруга, констебль Мэй. Она первой прибыла на место происшествия.

– Лесли? Вряд ли она сильно обрадовалась, – заметил я.

– Если быть точным, она сказала: «Какого хрена я постоянно вляпываюсь в это дерьмо?»

– Так кем был при жизни наш слепец, у которого конфисковали тело? – спросил я.

– А с чего вы взяли, что он мертв?

И он провел меня по коридору в комнату, оборудованную в точности как мобильная палата интенсивной терапии. Наличие такой комнаты в морге, если задуматься, внушало некоторое беспокойство. В одном из углов на стуле сидела Лесли, откинувшись на спинку. Она слабо помахала, когда мы вошли. В другом стояла кушетка, по обе стороны от которой различные механизмы пищали, пыхтели и беззвучно мигали. А на кушетке распростерся Теренс Потсли, двадцати семи лет, житель Седжфилда, что в графстве Дарем. Управляющий складом в магазине «Теско». Родственникам наверняка еще не сообщили. Из его лица вертикально торчала конструкция из нержавеющей стали – кажется, это называется «медицинский каркас».

Доктор Валид полагал, что это приспособление позволит успешно провести пластическую операцию на лице, когда решится проблема с «секвестром» несчастного Потсли.

– А я еще на брекеты жаловалась, – поежилась Лесли.

– Он в сознании? – спросил я.

– Нет, похоже, его погрузили в так называемую искусственную кому, – отозвался Найтингейл. – Оксли знает, с кем мы имеем дело?

– Нет, зато Айсис знает, – ответил я. – Она помнит Генри Пайка, неудачливого актера, которого, предположительно, убил Чарльз Маклин, его гораздо более успешный конкурент.

– Тогда понятно, откуда эта ярость, – задумчиво проговорил Найтингейл.

– Его арестовывали? – спросила Лесли.

– Данных очень мало, – ответил я, – возможно, Пайк и был…

– Да не Пайк, – перебила Лесли. – Маклин. Можно случайно избежать наказания за одно убийство. Но за два – это уж совсем невероятно, черт возьми! И несправедливо к тому же.

– Маклин дожил до глубокой старости, – сообщил Найтингейл. – Он был неотъемлемой частью жизни Ковент-Гардена. О первом убийстве я знал, но о Генри Пайке слышу впервые.