Религия Библии. Христианство

Таким образом, у Платона родовое предшествует лич­ностному. Есть человеческий род, но у этого человеческо­го рода есть разные личины, маски: маска Насти, маска Ксюши, маска Андроника. И все мы более или менее от­клоняемся от божественной идеи человека, и чем больше это отклонение — тем хуже для нас, потому что это от­клонение от абсолютного божественного блага и совер­шенства. Чем ближе мы к родовой идее человека, тем лучше. Потому что это идея в Боге, это идея Бога и, со­ответственно, это идея совершенная. А если мы откло­няемся, то мы несовершенны. И это накрепко присут­ствует в греческом сознании: что личностное вторично относительно родового во всем. Между прочим, отвергну­тое Церковью учение Савеллия о масках Бога — перенос в христианскую теологию этого платоновского принципа, а знаменитый «тоталитаризм» «Государства» и «Законов» Платона — следствие представления о примате родово­го эйдоса над личным бытием.

Против этого учения Платона выступил Аристотель. У Аристотеля личностное — это реальность, а родовое — это только обобщение, философская категория. Нет со­баки вообще, а есть конкретные «Шарик, Тузик косоры- лый и какой-то Бакакай»[103]. Кстати, именно в этом споре с Платоном о том, что первично, Аристотель произносит всем известную фразу: «Платон мне друг, но истина до­роже». Однако вместе с отрицанием первичности родо­вого перед индивидуальным Аристотель отбрасывает бо­жественность человека и мира. Бог для Аристотеля — это чистый и совершенный разум, не входящий в мир, жи­вущий по своим законам. Бог Аристотеля совсем не схо­ден с Богом Библии, Который «так возлюбил мир, что от­дал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» [Ин. 3: 16]. Но и намного более близкий христианству платонизм не зна­ет любящего Бога, а только «возвышенное, прекрасное и благое», к которому должен стремиться мудрый. Ведь любовь, та самая, которая сильнее смерти, может быть только между личностями. Не может быть любви между родовой идеей и безличным Абсолютом. А следователь­но, не может быть и жертвы Бога, спасающей грешников.

Личность в Боге

В человеческом сообществе, смотревшем на мир через призму высокой эллинской философии, христианство должно было восстановить значение человеческой ин­дивидуальности, и притом в плане личного ее сродства с божественным. Только после этого проповедь о Боге распятом и воскресшем переставала быть «для эллинов безумием» [ср.: 1 Кор. 1: 23].

Можно подумать: ну какое дело нам сейчас до этих рассуждений? Но они имеют непосредственное отноше­ние к каждому из нас, если мы мыслим себя больше чем просто биологическими субъектами, которые пьют, едят, размножаются, рождаются и умирают. Как соотносит­ся индивидуальное, личное и его Творец? Процесс раз­вития человеческого рода, рождение все новых и новых людей — это процесс чисто человеческий? Или процесс божественный? Что рождается? Еще одна маска боже­ственной идеи? Или рождается индивидуальность, на основании которой мы можем сделать обобщение о че­ловеческом роде? Или же что-то иное? Христианство го­ворит: что-то иное. А что? Рождается новая божествен­ная личность. И в этом смысле христианство соединяет Аристотеля и Платона и дополняет представления обо­их великих греческих мыслителей.

В христианском учении, как пишет В. Н. Лосский, «мир платоновских идей опрокинут, они суть орудия творения, а не „потусторонность" тварного. Бог, сотворяя, мыслит творение, и эта мысль и придает бытию вещей его реаль­ность. Идеи — это премудрость Божественного действия, или, вернее, Премудрость в действии, если угодно, даже „образы" (т. е. эйдосы, как у Платона. — A3.), но обра­зы динамические, образы „волений-мыслей", „мыслей- слов", в которых коренятся логосы вещей: Божественным словом мир вызван из небытия, и есть слово для всего существующего, слово в каждой вещи, для каждой ве­щи, слово, которое является нормой ее существования и путем к ее преображению. Слова Господа „небо и зем­ля прейдут, но слова Мои не прейдут [Мф. 24: 35] можно

121

понимать и в этом смысле»[104].

Другой замечательный христианский богослов про­тоиерей Георгий Флоровский указывал: «Божественная мысль — замысел вещи не есть ее „сущность" или яд­ро. Божественный образ в вещах не есть их „субстанция" или „ипостась", не есть носитель их свойств и состояний. Скорее его можно назвать истиной вещи, ее трансцен­дентной энтелехией. Но истина вещи и сущность вещи

122

совсем не совпадают»[105].