Религия в народной школе

Перешагнуть прямо отъ домоваго и вдьмы, отъ «глаза» и «порчи», къ наглому атеизму, къ безврію пса смердячаго, и съ тмъ вмст, конечно, къ культу всякой грубой, осязательной, ариметически доказывающей себя силы, — вотъ что грозитъ прежде всего, при настоящихъ условіяхъ народнаго образованія, нашему простому человку, когда сама собою закончится, наконецъ, стадія его патріархальнаго быта и онъ захочетъ окончательно выпростаться изъ своихъ дтскихъ пеленокъ.

Кулачество и міродство, ставшія обычною органическою формою, въ которую облекается русская народная жизнь при всякомъ своемъ шаг къ дальнйшему развитію, убдительне всего указываютъ, какіе плоды готовитъ намъ въ будущемъ то мнимое образованіе народа, которое снабжаетъ его механическимъ чтеніемъ по складамъ и механическимъ вычисленіемъ по счетамъ, не затрагивая глубины души его, не облагораживая его помысловъ, не обогащая его разума истиннымъ знаніемъ.

Вс лучшія силы нашего общества, которымъ дорога его судьба, которыя способны видть нсколько дальше завтрашняго дня, — должны соединиться въ дружный союзъ, чтобы обезпечить нашему простому народу, пока еще время не ушло, правильное религіозно-нравственное воспитаніе. Пути къ достиженію этой цли различны. Могучимъ средствомъ къ этому послужило бы коренное измненіе воспитанія нашего духовенства, усвоеніе имъ себ того практически нравственнаго характера, той теплоты отношеній къ своему длу, безъ которыхъ немыслимо призваніе христіанскаго пастыря. Много помогла бы длу и свободная дятельность частныхъ лицъ, одушевленныхъ желаніемъ посодйствовать религіозно-нравственному развитію народа, если-бы, конечно, дятельности этой не ставилось теперешнихъ безцльныхъ препятствій, если-бы перестали, наконецъ, смотрть, какъ на заговоръ противъ государственной безопасности, на образованіе обществъ съ разными добрыми цлями, и предоставили бы имъ право работать на излюбленномъ ими поприщ, какъ он умютъ, не преслдуя ихъ подозрительностью, не связывая имъ рукъ и ногъ безконечными разршеніями, запрещеніями и ограниченіями. Человку, незнакомому съ жизнью цивилизованнаго запада, трудно поврить, какую бездну вреда наносимъ мы сами себ, особенно будущности простаго народа, этимъ безумнымъ отвращеніемъ отъ него всякаго свободнаго, сочувственнаго влеченія къ нему нравственно настроенныхъ людей. Бесдовать съ народомъ, поучать народъ, совтовать народу, разъяснять народу — у насъ въ сущности дозволяется только деревенскому попу, да становому приставу, т. е. тмъ именно лицамъ, которыя почти никогда не захотятъ, да и не съумютъ ни разъяснить ничего, ни поучить ничему.

Всякое другое слово къ народу, живое или писанное, въ форм ли книги, въ форм ли бесды и лекціи, подлежитъ карантину, боле строгому, чмъ чума или холера. Появись кто нибудь не изъ мужиковъ въ чужомъ сел или деревн, начни говорить о чемъ нибудь, кром погоды или урожая, спрашивать что нибудь, кром дороги въ сосднее село или уздный городъ, — и всмъ покажется, что затвается Богъ знаетъ что; вс станутъ принимать энергическія мры противъ угрожающей обществу опасности. До такой степени недоврчиво относимся мы ко всякой частной дятельности, ко всему, что не несетъ на себ казенной печати и чиновничьяго мундира. Кому новость, что у насъ то и дло арестуютъ въ деревняхъ невинныхъ изслдователей народныхъ обычаевъ и нравовъ, излишне любопытныхъ статистиковъ, натуралистовъ, собирателей псенъ, въ род всмъ памятнаго П. И. Якушкина, и проч.