Рембрандт

Возвращаясь к прославленному офорту Рембрандта, отметим, что в графическом отношении совершенно изумительно передана в нём шерсть животного, от грубой щетины на спине до более мягких волос на животе, во всех градациях и оттенках. Не менее превосходно представлена и морда свиньи, принадлежащая к типу наиболее простому, наиболее вульгарному. Чувствуется, что художник не только правдиво изображал в данном случае действительность, но вкладывал в каждое движение своей иглы некое непреодолимо брезгливое чувство, ибо ни в одном намеке не видно обычной симпатии Рембрандта к изображаемому предмету. Свинья лежит на земле бездушно-живая, абсолютно материальная и несоприкосновенная с миром человеческих настроений. Хазер – и больше ничего.

15 октября 1924 года

Пейзаж

Одну из слав Рембрандта представляет его ландшафт. Мы знаем пейзажи Рембрандта в красках и в графике – рассмотрим и те, и другие, не вдаваясь в детали этой, столь изученной части его творчества. Как пишет природу Рембрандт? Обыкновенно перед нами клочок земли, на котором играют пятна света, более или менее магически. Берем ландшафт с обелиском, 1638 года, находящийся в Бостоне. Стоит не особенно высокое дерево, на размытой земле с обнаженными частью корнями. Это уже типичная для Рембрандта черта: земля размытая, мягкая, плодоносная, насыщенная соками, не знающая засухи. Дерево обтрепанное, листва его бедна, никаких птиц на нём не видать. И тут же рядом светлеет небольшое водное пространство, принадлежащее озеру или реке. Небо в теплых, мягких тонах вечернего заката. Свет в картине, хотя и данный в немногих пятнах, всё же опять-таки типичен для Рембрандта. Он носит признаки того разложения, которое в позднейших работах Рембрандта придаст его картинам прелесть таинственного очарования. Этот свет ложится плодотворными семенами в рыхлых бороздах восприимчивой земли. Есть свет пустыни, опаляющий, иссушающий и сжигающий. Но есть свет, в иных пропорциях данный, наполняющий землю теплою влагою, оживляющий и размягчающий её. Таков именно свет рембрандтовского ландшафта – типичный, впрочем, в этом отношении не только для самого художника, но и для всей Голландии, где воздух насыщен парами и где солнце так живо играет в яркой зелени лугов, выделяя все краски, тона и полутона. Те же черты отличают и другие ландшафты Рембрандта, от 1638 года. Опять отдельные деревья, выделяющиеся среди холмистых пространств, с водою, с мостами, с мельницею вдали, с редким стафажом, с большими небесными пространствами, заполняющими иногда до трех четвертей холста. Много воздуха и наверху, и впереди, с намечающейся тенденцией к далям. Их ещё пока нет, они ещё только чувствуются. Но воздух по-прежнему пустынен, птиц – никаких. В ландшафте с милосердным самарянином, находящемся в Кракове, мы замечаем весьма характерную для Рембрандта манеру: путем искусственного расположения небесной светотени придавать характерную живописность избранной части ландшафта и иногда отдельному большому дереву или группе деревьев, как это особенно мы заметили на офортах. Свет опять ползучий, фосфоресцирующий бесконечным множеством червяков. И всё в том же году – новый ландшафт, с командующим деревом, с магическим светом, охватившим дальние руины. На «лондонском» ландшафте, 1640 года, намечается даль. Ни одно дерево не выделено, свет распределен мягко и искусственно. Ландшафты начала сороковых годов дают последовательное расширение дали, и в этом отношении они начинают становиться настоящими рембрандтовскими созданиями. Иные из этих ландшафтов напоминают отдельными своими чертами произведения Кейпа, Гойена и лесные поэмы Соломона Рюисдаля.

Один ландшафт, 1650 года, является декоративным фоном для библейской сценки из жизни Товитов. Здесь написан только холм в мягкой и ровной светотени. Неба и воздушной перспективы мало. Зимний пейзаж от 1646 года – это простая, милая детская картинка. Но в 1650 году Рембрандт пишет пейзаж с лебедями, совершенно сказочный по магическому свету, покрывающему всю картину. Это в полном смысле слова розенкрейцеровский пейзаж. Выделены два дерева на фоне разлагающегося светового моря. Между деревьями даны просветы, необычайно живописно открывающие глазу ту же мерцающую даль. В том же году Рембрандт пишет пейзаж с мельницей на высоком валу, занимающей в картине командующее место. Этот мотив будет неоднократно встречаться в рисунках и офортах Рембрандта и впоследствии сделается в Голландии банальным, почти неизбежно украшающим посуду и чуть ли не мебель местных обстановок. Но здесь, в своей первоначальной свежести этот мотив вида владеет душою зрителя и изумительно сочетается с необъятною ширью небесных пространств. Какой чудесный символ: всё на свете перерабатывается на мельнице истории, стоящей на высоте, под таким же, как у Рембрандта, загадочно светлым небом. Но в истории всё же нет абсолютной пустыни – повсюду певчие птицы, соколы и орлы, перелетные ласточки и мечтательные журавли. Всё пернатое царство шумит, порхает, летает и переливается под солнцем.