Ренар Холл

— Пока последняя снежинка не растает, душа не сможет обрести плоть, — закусила губу, страшась озвучить собственное предположение. Прочла фразу дважды. Мысли путались и разбегались в разные стороны. — Здесь написано, что пытались растопить снег, запретить ему падать, — я едва слышно засмеялась, но под ледяным взглядом эрцгерцога тут же присмирела. Запретить снегу падать? Это они серьезно? — Хорошо. Что, если имеется в виду вовсе не снег?

— Я в вас ошибся… — разочарованно протянул господин Ренар, выпрямляясь.

Отчего-то, без его невинного касания холод, на миг отступивший, снова напал со всех сторон. Словно я раненое животное, оставленное на растерзание волкам, рыщущим поблизости и он — мое единственное спасение. Обхватила себя руками, силясь согреться и не отступала:

— Нет, послушайте, — отчего-то казалось, что догадка, осенившая меня, представляет ценность, и я должна, обязана донести ее до хозяина. — Что, если автор этих строк действительно имел в виду не снег? Что, если это метафора?

— Метафора?

Об этом эрцгерцог прежде явно не думал. Он остановился возле книги "Магия жизни", коснувшись ее кончиками пальцев и замер. Признаться, и мне идея о метафоре пришла лишь перед тем, как я заснула, в самый последний момент.

— И что же тогда? — отмер мужчина, повернувшись ко мне. Отчего-то его взгляд изменился. В нем словно загорелся огонек интереса, азарта. Словно моя ценность в один миг многократно возросла.

— Душу, — с каждым словом я все больше убеждалась в собственной правоте. — Пока она не утратит холод — не обретет плоть.

— Душу, — повторил он, пробуя слово на вкус. Хозяин вновь вернулся к столу и прочел текст пророчества, который наверняка знал наизусть. Более чем уверена, что ему даже каждый завиток известен, как линии на собственных ладонях, иначе зачем бы он стал цепляться за мнение восемнадцатилетней девчонки как за последнюю надежду? Зачем бы стал слушать? — Вы в этом хорошо разбираетесь? — после некоторого молчания поинтересовался мужчина. В его голосе мелькнула нотка надежды или мне просто хотелось так думать.

— Довольно неплохо, господин, — зябко. И от его слов, и от морозного воздуха…

— И как душе утратить холод?

— Согреть душу несложно. Вам помогут добрые дела, улыбка, дружба, детский смех, например. — Я осеклась, поскольку верный способ отогреть душу тот, который способен причинить больше всего боли. — Но лучше прочего вам поможет… любовь.

Я почувствовала, как щеки опалило огнем. Наверняка покраснела, хотя последнее слово произнесла с грустью, вспомнив об отце. Любовь к нему окрыляла меня, вела по жизни, заставляя думать, что мне подвластно абсолютно все. Но любовь к нему стала могильным камнем моей души, камнем, который тянет вниз каждый раз, оттеняя радость воспоминаний тьмой утраты.

— Сказала она голосом, полным грусти, — от господина Ренара ничего нельзя было утаить. Он словно видел людей насквозь, проникал в душу своим ледяным взглядом, выяснял тайны и уходил, оставляя за собой морозные узоры.

— Это светлая грусть.

— Грусть не может быть светлой или темной. Она либо есть, либо ее нет.

— Вы не правы, — решительно заявила я.

— Вот как? — мужчина в удивлении вскинул брови и смотрел на меня с вызовом, чуть приподняв подбородок.

— Простите, я… Мне не положено перечить вам, — тут же потупила взор и в знак смирения склонилась в реверансе.

— Кто сказал? — вопрос прозвучал настолько неожиданно, что теперь настала моя очередь удивленно поднять брови и вновь посмотреть в глаза хозяина.

— Так заведено, ваше высочество. Вы хозяин, а я всего лишь слуга. Слугам не положено иметь собственное мнение.

— Тем не менее, всего лишь слуга, — в голосе почудилась ирония, — до тех пор, пока оно у вас есть, я требую, чтобы вы его высказывали. Это ясно?

— Как день, господин Ренар, — я улыбнулась и вновь исполнила реверанс, наслаждаясь музыкой его слов.

— С чего лучше всего начать?

— Начать что?

— Греть душу.

— С улыбки. Попробуйте начать с нее.

Увы, но вместо этого господин Ренар поджал губы и, окинув меня с ног до головы о чем-то задумался. Я молча и терпеливо ждала результата его размышлений, однако им он не поделился, а развернулся и двинулся к выходу. У самых дверей эрцгерцог остановился и спросил:

— Значит, любовь, свадьба и дети?

— Все так, господин. Иного способа я не знаю. Да и нет его…

— Чушь несусветная. Отправляйся в мой кабинет и приберись там. Будет больше проку, чем от глупой болтовни.

Настроение господина — неуправляемая горная река. Сейчас она спокойная, почти недвижимая, кажется, что и вовсе застыла — так гладка ее поверхность, но за поворотом резкий обрыв и с тяжелым грохотом вода срывается вниз и скачет по острым камням. Так и господин Ренар. Сейчас кажется, что он почти уважает тебя, а через секунду разве что не оскорбляет. С другой стороны, какого уважения я жду? Ведь я всего лишь слуга. Слуга, осознавшая, что окончательно и бесповоротно пропала. И тем не менее, робкая улыбка никак не желала сходить с моего лица.