Репортаж с петлей на шее

Несколько месяцев спустя, когда из-за Покорного и Пиксовой, которые не следовали правилам конспирации, открылось, что Гонза Черный жил у сестры пани Высушиловой, гестаповцы два дня «допрашивали» Пепика – пытались отыскать «последнего из могикан» нашего Центрального комитета. На третий день Йозеф появился в «Четырехсотке», с великой осторожностью сел на скамью – сидеть на свежих ранах очень трудно, – я с тревогой посмотрел на него, стараясь одновременно и задать вопрос, и приободрить. Он отозвался с лаконичностью жителя пражской окраины:

– Башка не прикажет – ни язык, ни задница не скажет.

Я хорошо знал эту пару, знал, как они любили друг друга, как скучали, даже если расставались всего на день-другой. Теперь же проходили месяцы… Как тосковала, должно быть, в гостеприимной квартирке над Михли[21] женщина – женщина, оставшаяся в одиночестве в том возрасте, когда одиночество втрое тяжелее смерти. Сколько бессонных ночей она проводила, мечтая, как поможет мужу и они вернутся в свою маленькую идиллию. Себя они называли довольно забавно – мамулькой и папулькой. Мария нашла единственное решение – продолжать работать, работать и за себя, и за него.

* * *

Новый, 1943 год она встретила в одиночестве; стол был накрыт на двоих, а на том месте, где обычно сидел Йозеф, стояла его фотография. Когда часы били полночь, Мария чокнулась с его рюмкой, выпила за его здоровье, за то, чтобы вернулся, чтобы дожил до освобождения.

Месяц спустя ее арестовали. Многие в «Четырехсотке» встревожились, ведь Мария была одной из тех, кто поддерживал связь с волей.

Она не сказала ни слова.

Марию не пытали физически: она была слишком хилой и умерла бы от побоев. Марию пытали намного чудовищнее – терзали ее воображение.

За несколько дней до ее ареста Йозефа увезли «на работы» в Польшу. Ей говорили:

– Знаете, жизнь там тяжелая. Даже для здорового человека. А муж ваш калека. Не выдержит, пропадет. Больше его не увидите. Разве сможете вы, в ваши-то годы, найти себе кого-то еще? Проявите благоразумие, расскажите все, что знаете, и он сразу вернется к вам.

«Пропадет! Бедный мой Пепик! Кто знает, какая смерть его ждет! Сестру убили, мужа убивают… Останусь я одна, совсем одна! Кого мне искать-то, да еще в таком возрасте… Одна-одинешенька, до самой смерти… Спасла бы его, вернула бы его, но какой ценой? Нет, это была бы уже не я, это был бы уже не мой папулька…»

Она не сказала ни слова.

И пропала в одном из безымянных транспортов гестапо.

Вскоре пришла весть, что Пепик умер в Польше.

ЛИДА

Впервые я пришел к Баксам вечером. Дома были только Йожка и маленькое создание с выразительными глазами по имени Лида. Больше похожая на ребенка, она с любопытством разглядывала мою окладистую бороду и казалась довольной тем, что в доме теперь новое развлечение и ей будет чем заняться.

Мы быстро подружились. Выяснилось, что на самом деле ребенку почти девятнадцать, что это сводная сестра Йожки и зовут ее Плаха[22] – ничего общего с ее характером имя это не имело, что играет она в любительском театре и это занятие ей нравится больше всего на свете.

Я стал поверенным ее тайн и именно так наконец осознал свой настоящий возраст; она доверяла мне свои девичьи трагедии и мечты, а поспорив с сестрой или ее мужем, прибегала ко мне как к арбитру. Была она порывистой, как все юные девушки, и избалованной, как все поздние дети.

Лида стала моей провожатой, когда я впервые за полгода вышел на прогулку. На солидного прихрамывающего пана обращают меньше внимания, если тот гуляет с дочерью, а не в одиночестве. Все смотрят только на нее. Отправилась она со мной и на вторую прогулку, и на первую конспиративную встречу, и на первую явку. Так и повелось, и, по заключению следователя, именно так она стала моей связной.

Лида все делала с охотой, не заботясь, что и для чего она это делает. Это было нечто новое, нечто интересное – то, что не каждый способен сделать, да и вообще это было похоже на приключение. И этого было достаточно.

Пока она не принимала участия в чем-то серьезном, да и я не хотел вовлекать ее еще больше. При аресте ее неведение стало бы лучшей защитой, чем осознание «вины».

Лида все больше втягивалась в работу и могла бы сделать больше, чем просто забежать по поручению к Елинекам. Но ей следовало рассказать, чем именно она занимается. Я начал вводить ее в курс дела. Это были уроки, самые обычные уроки, и Лида училась прилежно, с удовольствием. На первый взгляд она оставалась все той же юной девушкой – веселой, взбалмошной, слегка озорной, но в душе изменилась. Теперь она была совсем другой. Вдумчивой. Взрослой.

Как-то она познакомилась с Клецаном. У него за плечами был большой опыт подпольной работы. Впечатленная его рассказами, Лида не разглядела его истинную суть, но и я ее тоже не разглядел. Важно другое – то, что благодаря подпольной работе и искренним убеждениям Клецан стал ей ближе других знакомых молодых людей.