Репортаж с петлей на шее

Коклар обратился к нацизму в поисках легкой жизни. Оказалось труднее, чем ему думалось, и с тех пор он перестал улыбаться. Коклар поставил на победу нацизма, а оказалось, поставил на дохлую лошадь. С тех пор у него стали сдавать нервы. Ночью, прогуливаясь в одиночестве в войлочных тапках по коридорам тюрьмы, он совершенно бездумно оставляет следы своих мрачных мыслей на пыльных абажурах.

– Все псу под хвост… – пишет он и подумывает о самоубийстве.

Днем от него достается и заключенным, и надзирателям: орет на них, чтобы только самому не бояться.

РЁССЛЕР

Долговязый, тощий, басовитый, один из немногих, кто способен на искренний смех. Рабочий с текстильной фабрики в Яблонце. Подходит к камере, заводит беседу. Иногда она растягивается на несколько часов.

– Как сюда попал? Я десять лет не работал по-человечески. А двадцать крон в неделю на всю семью? Знаешь, что это за жизнь? А потом мне говорят: «Дадим мы тебе работу, айда к нам». Я и пошел. Работа есть. У меня и у других. Сыты. Крыша над головой. Социализм? Нет, не социализм. Ну и ладно, что я все иначе себе представлял. Все равно лучше, чем раньше. Что? Война? Не хотел я войны. Не хотел, чтобы другие умирали. Просто сам хотел жить. Помогаю, да, хочу я этого или нет! Что мне остается делать? Разве я здесь кого-нибудь обижаю? Уйду – придет другой, хуже меня. Кому я тогда помогу? Война закончится – вернусь на завод. Как думаешь, кто победит? Не мы? Вы, значит? А что будет с нами? Конец? Жаль. Я все иначе себе представлял, – и, волоча свои длинные ноги, уходит прочь.

Спустя полчаса возвращается. Спрашивает, как на самом деле живут в Советском Союзе.

«ЭТО»

Как-то утром стояли внизу, в главном коридоре Панкраца, дожидались, пока нас не заберут во дворец Печека на допрос. Ежедневно нас ставят лицом к стене, чтобы мы не видели, что происходит у нас за спиной. Но в то утро из-за спины слышим незнакомый голос:

– Ничего не хочу видеть, ничего не хочу слышать! Вы меня не знаете, вы меня еще узнаете!

Я рассмеялся. При местной муштре слова жалкого тупицы подпоручика Дуба из «Швейка» пришлись очень кстати. Ни у кого не хватило смелости настолько громко пошутить так прежде. Но ощутимый удар более опытного соседа предостерег меня от смеха, дал понять, что я могу ошибаться и это была отнюдь не шутка. Это и не была шутка.

Слова эти произнесло маленькое существо в эсэсовской форме, которое, очевидно, не имело о Швейке ни малейшего представления. Существо говорило как подпоручик Дуб, потому что было его родственной душой. Звали его Витан, когда-то давно оно служило ротным в чехословацкой армии. Оно оказалось право: мы действительно его узнали и ни разу не называли его кроме как в среднем роде – «это». Правду говоря, тогда фантазия наша была уже на исходе, ведь требовалось найти подходящее прозвище для каждого из главной опоры режима Панкраца, богатой на убогость, глупость, интриганство и злобу.

«Поросенку до хвостика» – описывает пословица вот таких мелких и чванливых людишек, бьет их по самому чувствительному месту. Сколько нужно душевной ничтожности, чтобы страдать от недостаточного роста! Витан страдает и мстит всем, кто выше его ростом или умом, то есть всем.

Не побоями. Для этого ему недостает смелости. Доносами. Сколько заключенных заплатило здоровьем из-за доносов Витана, сколько их заплатило жизнями: далеко не безразлично, с какими характеристиками ты отправляешься из Панкраца в концлагерь и отправляешься ли вообще.

Витан нелеп. Когда он идет по коридору один, то выступает торжественно, мнит себя значимой персоной. Но стоит ему кого-нибудь встретить, как он сразу норовит забраться повыше. Разговаривая, усаживается на перила и проводит в неудобной позе столько, сколько нужно, потому что так чувствует себя выше на голову. Когда заключенные бреются, он встает на ступеньку или расхаживает по скамье с неизменным:

– Ничего не хочу видеть, ничего не хочу слышать! Вы меня не знаете…

Во время утренней получасовой прогулки он ходит исключительно по газону, поскольку так становится на добрых десять сантиметров выше. Входит в камеру с королевским достоинством и, сразу же взобравшись на табурет, проводит осмотр сверху.

Он нелеп, но, как любой дурак в учреждении, где на карту поставлены жизни людей, очень опасен. При всем своем тупоумии он способен сделать из мухи слона. Не зная ничего, кроме обязанностей сторожевого пса, каждое, даже самое мелкое, отклонение от предписанного порядка рассматривает как нечто большее, соответствующее значению его миссии. Выдумывает проступки и преступления против дисциплины и засыпает с твердым убеждением, что он важная персона. Кто будет проверять, сколько правды в его доносах?

СМЕТОНЦ