Репрессированный ещё до зачатия

Она посмотрела. Половина салона была пуста, другая половина дремала, запрокинув головы.

– Не туда смотрите.

Она глянула в иллюминатор. Под нами стлались комки облаков на снежном поле.

– И не туда.

Она вопросительно уставилась на меня.

– Вообще-то и не сюда… Вот сегодня добирался до аэропортовской электрички троллейбусом. Тащился, как… Обгоняет грузовик – из-под колёс искры! Через минуту обгоняет нас трамвай – опять из-под колёс искры. Влетаю на платформу – электричка без меня с места рванула, из-под колёс одни искры…

– Это и все искры?

– На сегодня, может, и все… А может, и не все…

Ой не зря на этот Новый год мне первым встретился мужчина с полным ведром воды. Получи, друже, счастья полных два ведра!

Последний Новый год я не встречал.

Не на что и не с кем…

Ровно в полночь я мылся дома. В тазике. Нагрел полный чайник воды. Изо рта поливал себе…

Встал в девять. В ведре ни водинки. Нечем и умыться. Хвать ведро и побежал к колонке. А навстречу мне шёл мужчина с двумя полными вёдрами воды. Это добрая примета. Первый человек, встреченный в новом году с вёдрами воды, – это к радости. Я его не знал. Но я с поклоном сказал ему:

– Здравствуйте!

Сказал в благодарность за полные вёдра обещаемого счастья.

И сегодня я его получил.

Галинка!

Прошлой весной она с отличием закончила в Оренбурге техникум механизации учёта и выбрала Одессу.

Приезжает. А там кислыми ручками разводят:

– Работа вас ждёт. Но жить вам пока негде. Женское общежитие на капитальном ремонте. Эта канитель почти на год. Поищите что-нибудь в частном секторе.

Галинка избегала пол-Одессы.

На свой угол так и не набежала.

И ещё Одесса запомнилась круглым железнодорожным вокзалом, где без сна провела две ночи.

Назад, в Оренбург, она ехала через Москву.

Раз Москва оказалась на её жизненном пути, она в окошко между пересадками сбегала в своё министерство, выложила одесскую катавасию.

И Москва с извинениями за одесскую юморину дала ей на выбор Балашиху и Ленинград.

– Балашиха – это Подмосковье?

– Оно самое.

– А Ленинград?.. Сам Ленинград?

– Сам.

– Давайте в сам!

Она насобирала отгулов и вот летит в Гай к маме.

Соскучилась.

– Вы один раз уже легкомысленно проскочили мимо этого дара Небес,[147] – подолбил я себя большим пальцем в грудь. – Такого больше не будет.

– Это как мимо?

– А так. Автобусы в Балашиху бегают в ста метрах от моего пятиэтажного вигвама.

В Орске мы трудно расстались.

Она поехала автобусом в Гай, а я поплёлся в гостиницу.

Взял место и дунул по делам командировочным. Но почему-то меня снесло к Галинке под окно. В гайской хомутке[148] узнал адрес и прибежал.

На ураганном ледяном ветру я ждал и час, и два, и три, всё надеялся, что она за чем-нибудь выскочит, и мы невзначай столкнёмся.

До столкновения дело так и не добежало.

А вломиться незваным гостем я постеснялся.

И в то самое время, когда я бдительно нёс караул под её окнами, она была в орской гостинице «Урал». Спросила меня. Сказали, что вышел по делам командировки. Она и сядь в вестибюле ждать.

Моя царская лилия ждала меня в Орске – я ждал её в Гаю под её окнами.

Мы не встретились ни в Орске, ни в Гаю.

А встретились на миг, может быть, в пути во встречных автобусах, развозящих нас по своим кочкам…

От Орска до Гая всего-то километров сорок…

Так началась наша любовь на лету. В космосе.

Спустя десять дней она летела назад в Ленинград.

Через Москву.

Ну разве могли мы не встретиться?

И вечный жених, как представляли меня в дружеских шаржах на редакционных вечеринках, пал.

А потом была переписка.

Мы кидали друг дружке письма если не через день, так каждый день.

А то и на день по два.

27 февраля. Тайный вклад

Вторую неделю у меня в Москве гостит милая моя мамушка.

Все дни гастролируем в мыле как две савраски по магазинам. Список заказов у неё длинный. Что-то надо взять сынам, сношеньке, кривой ноженьке, внучкам… А самое горячее в этом списке – четыре кило муки.

В Нижнедевицке, в Воронеже нельзя купить в магазине муки. Нету! Это-то на Воронежье – русской житнице!

Сегодня мы вернулись из бегов с мукой.

– Сколько в Москве миру! – удивляется мама. – Сколько миру надо накормить. Страшное дело сказать. А вишь – на всех муки хватило. Даже на нашу долю!

Мама сияет. Присела на диван. В восторге посматривает на стены.

– Не нагляжусь… Не нарадуюсь на твою квартирушку. Все угольчики по сотне раз продывылась… Эхэ-хэ-э… Живи, живи, щэ и помирать треба. Вот хлопоты яки придвигаються… Умру… Некому будет ездить. Привета того не будет, когда чужие…

– Что это Вы на чёрные мысли заехали?