Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

Еще до заключения Брест-Литовского договора эти военнопленные стали источником озабоченности представителей союзников в России и их правительств. Дело в том, что назвать этих людей «заключенными» можно было чисто условно: многие не содержались за колючей проволокой, а просто ограничивались определенными населенными пунктами, где им предоставлялась полная свобода передвижения и разрешалось заниматься различными видами трудовой деятельности. После ратификации Брест-Литовского договора их статус пленных утратил формальную силу и они перешли в категорию «перемещенных лиц». Представителям союзников, путешествующим по Транссибирской магистрали, часто казалось, что теперь бывшие заключенные обладают полной свободой. В некоторых случаях новоиспеченные перемещенные лица даже привлекались к охране собственных лагерей, что предполагало ношение огнестрельного оружия. Последнее обстоятельство также не ускользнуло от внимания любопытных путешественников. Подкрепленное в некоторых случаях намеренным преувеличением, оно очень скоро после большевистской революции обросло множеством слухов и опасений, что заключенные могут каким-то образом быть использованы для захвата Сибири немцами.

Хотя Брест-Литовский договор и предусматривал обязательное освобождение всех военнопленных с обеих сторон и репатриацию на родину, это нисколько не уменьшало страх представителей союзников перед сибирскими заключенными. Прежде всего, Россия не имела возможности репатриировать такое число людей в короткие сроки. Таким образом, в течение многих недель, непосредственно последовавших за заключением договора, большинство военных продолжали оставаться в местах содержания под стражей или проживания в Сибири. Официально освобожденных от статуса иностранных врагов союзникам было легко представить снова мобилизованными и предпринимающими возобновленные военные действия на местном уровне от имени врагов.

С самого начала большевики активно вели революционную пропаганду в лагерях с целью завоевать симпатии как можно большего числа таких людей. В конце концов, в эти дни русский коммунизм рассматривал себя не как национальное, а как чисто международное движение, преодолевающее все государственные границы и объединяющее массы по классовому признаку, нежели по национальности. Таким образом, агитаторы не видели никакой теоретической причины, по которой военнопленные не откликнулись бы на призыв принять коммунистическую идеологию и связать свою судьбу с большевиками. Вскоре после Октябрьской революции в Москве был создан специальный комитет для руководства проведением такой работы среди заключенных. Агитаторов разослали во все крупные лагеря и концентрационные центры. Военнопленных уговаривали объявить себя «интернационалистами» (то есть сторонниками международного коммунизма), отказаться от власти родных стран и вступить в ряды местных отрядов Красной гвардии.

Эти усилия по вербовке военнопленных в вооруженные отряды стали особенно энергичными и настойчивыми сразу после ратификации Брест-Литовского договора, когда стали предприниматься первые шаги по формированию новой Красной армии. Убеждение ни в коем случае не было единственным используемым методом побуждения. Во многих случаях коммунисты захватывали администрацию лагерей, восстанавливали под своим контролем их охрану, но сразу же отказывались от этой функции под предлогом уважения к мирному договору, захватывали денежные средства и запасы продовольствия (включая склады Шведского Красного Креста), а затем распределяли льготы и привилегии в пользу присоединившихся к делу коммунизма. Этим усилиям также способствовал и тот факт, что значительное число заключенных уже принадлежало к социалистическим организациям в собственных странах. Они были уверены, что пребывают в долгу перед российскими социалистами, чьими представителями якобы считались большевики.

Несмотря на эти меры, число заключенных, которых заставили присоединиться к коммунистам, оставалось на удивление небольшим, а агитационные усилия, по сути крайне нежелательные для Германии и Австрии, – недолгими. Большевистская пропаганда прекратилась по настоянию правительств этих государств, а коммунистические формирования были распущены, как только немецкие и австрийские комиссии по репатриации и социальному обеспечению (что стало возможным благодаря Брест-Литовскому договору) прибыли на место. Немецкие комиссии начали прибывать в конце мая, австрийские – несколькими неделями позже. Таким образом, пик коммунистической организации заключенных пришелся на период с середины марта до конца мая.