Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

Упоминание вероятности просьбы о вмешательстве со стороны России отражало оптимистическую веру в такое развитие событий. Эта вера поддерживалась и постоянно передавалась своим правительствам тремя представителями союзников в Москве – Локкартом, Робинсом и капитаном Жаком Садулем из французской военной миссии. Источники этой веры будут рассмотрены в следующей главе.

Несмотря на отсутствие принципиального согласия, конференция (по настоянию Франции) вынесла вердикт о повторном обращении к Вильсону, но на этот раз действуя от имени союзных правительств как от единой группы. Хотя Бальфур и высказывал собственные опасения по поводу японской интервенции громче всех остальных, передать президенту настроения участников лондонской встречи было поручено именно ему. Таким образом, посол Великобритании в Вашингтоне лорд Ридинг появился в Белом доме 18 марта с посланием Бальфура.

Как отметил глава британского МИДа, опасность теперь стала «большой и неминуемой». Россия уничтожила свои вооруженные силы, и Германия никогда не позволит их восстановить[46]. Огромная территория этой страны и так кишела враждующими силами, а энергия, которой Россия все еще обладала, была потрачена на внутренние конфликты. Другими словами, великая держава сдалась немецкому захватчику и находилась в его власти для неограниченной эксплуатации. Лекарством от этой смертельной болезни могло стать только вмешательство союзников через северные порты и Сибирь. Но в настоящее время только Япония была в состоянии предоставить необходимые человеческие и технические ресурсы в сколько-нибудь крупных масштабах для подобного предприятия. Таким образом, просьба об интервенции может быть адресована именно японцам.

«Конференция признала, – продолжал Бальфур, – что против этого курса имелись серьезные возражения». Кроме того, и в самой России существует страх перед Японией, и этот страх не беспочвен. Если Япония вмешается во внутренние дела России, это будет выглядеть дружественным шагом: ее цель «не копировать немцев, а противостоять им. Однако никакие полезные шаги по реализации такой политики не могут быть предприняты без поддержки Соединенных Штатов. Без американского одобрения было бы бесполезно обращаться к японскому правительству, и, даже если японцы согласятся действовать без нее, акция потеряет половину своего морального авторитета».

Полковник Эдвард М. Хаус, доверенное лицо и личный советник президента, в это время «грипповал» в Нью-Йорке. Предупрежденный о шаге союзников неофициальным сотрудником по связям британского правительства в Нью-Йорке сэром Уильямом Уайзманом, Хаус немедленно попросил своего зятя Гордона Ашинклосса, служившего помощником советника Фрэнка Полка в Госдепартаменте, передать президенту, что он, Хаус, просмотрел отчет Фрейзера, но остался при своем мнении. Послание Хауса было доставлено в Белый дом к тому времени, когда Ридинг уже находился у президента. Госпожа Вильсон взяла на себя ответственность передать записку полковника, пока совещание еще не закончилось[47].

Неизвестно, насколько повлияло послание на взгляды президента, но Ридингу он ответил почти слово в слово, как и Хаус: «Я своего мнения не поменял».

В тот же день Лансинг, все еще, по-видимому, не подозревавший о шаге союзников, направил в Белый дом свой собственный меморандум на ту же тему[48]. Глава Госдепартамента писал, что предложение о создании японского экспедиционного корпуса продолжало выдвигаться с разной степенью серьезности британским, французским и итальянским правительствами, каждое из которых желало сделать Японию частью альянса. Далее он еще раз подчеркнул неблагоприятный психологический эффект, который вмешательство неизбежно окажет на русских. Тогда вся Россия станет нам враждебной. «Будет выдвинуто обвинение, – полагал Лансинг, – что Россию предали ее мнимые друзья и передали желтой расе». Русские в своем озлоблении могут даже обратиться к Германии[49]. Кроме того, не было никаких оснований полагать, что военный эффект японской интервенции с точки зрения мировой войны приобрел бы большую значимость. Припасы со складов Владивостока все равно не переместились бы вглубь страны ввиду отсутствия перспектив перевозки, обусловленных дезорганизацией железной дороги[50]. В этих обстоятельствах Лансинг еще раз подтвердил вывод, который он сам, Хаус и президент озвучивали друг другу с монотонной регулярностью в течение последних недель: «…неразумно и нецелесообразно поддерживать просьбу [союзников] о японском вторжении в Сибирь».

На следующий день меморандум вернулся автору с пометкой: «С вышеизложенным президент полностью согласен».