Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

За этим решением на следующий день последовало заключение в Пензе (куда теперь прибыли передовые эшелоны корпуса) нового и более подробного соглашения с местными советскими военными властями, согласно которому в каждом эшелоне с чехами могла находиться одна вооруженная рота численностью 168 человек, с винтовками и одним траншейным минометом. В соответствии с новым соглашением определенные русские командиры могли сохранять свои должности[65], движение войск возобновилось, и снова длинные поезда товарных вагонов с чешскими солдатами двинулись на восток из центральной европейской части России в сторону Урала и Сибири.

Тем не менее ситуация продолжала сохранять весьма чувствительную деликатность. Чехи, с подозрением относившиеся к добросовестности большевиков и хорошо понимавшие, что, как только оружие будет сдано, они окажутся в их власти, на самом деле сдали не все оружие, которое были обязаны сдать по договору: значительное его количество было сохранено и спрятано по вагонам.

Следующим серьезным препятствием для передвижения стал шок, произведенный в Москве японской высадкой во Владивостоке 5 апреля. Руководители советского правительства опасались, что действия Японии являются предвестником полномасштабной интервенции. В связи с этим они сразу же с подозрением отнеслись к движению чехов на восток. 7 апреля из Москвы последовал очередной приказ приостановить передвижение корпуса по Сибири, хотя несколько дней спустя, когда волнение по поводу действий японцев улеглось, этот приказ отменили.

В любом случае следование чехов по маршруту стало предметом большой напряженности и неразберихи. Различными советскими органами власти, центральными и местными, издавались противоречивые указания, а централизованное чешское командование теперь оказалось широко рассредоточенным. В стремлениях и профессиональных способностях отдельных чешских командиров и советских чиновников мирно урегулировать многие проблемы и инциденты, вызванные переходом корпуса, существовали сбивающие с толку различия. К тому же опасения и подозрения самих чехов теперь быстро росли.

Такое ужесточение чешской позиции имело несколько причин, заслуживающих внимания.

Прежде всего, на чешских офицеров оказывали влияние немногие русские командиры, оставшиеся в корпусе. Ни для кого не было секретом, что, по сути, их взгляды были глубоко антикоммунистическими, и в какой-то степени они поддерживали контакты с подпольными российскими оппозиционными группами. Указанное влияние направлялось на поощрение ужесточения чешской позиции к большевикам. 14 апреля командиры Первой дивизии чешского корпуса, встретившись в Кирсанове (недалеко от Пензы), пришли к тайному решению о невозможности полагаться на какое-либо соглашение с большевиками и согласились, что чехи должны быть готовы при необходимости прорваться силой. Можно предположить, что на это решение, ставшее впоследствии позицией всего корпуса, значительное влияние оказали русские офицеры.

К этому добавлялись интенсивные усилия, предпринимаемые в это время советскими властями по пропаганде среди военнопленных, побуждающей их встать на сторону коммунистов и взяться за оружие в местных отрядах Красной гвардии. Примерно в середине апреля – как раз во время кирсановской встречи – в Москве проходило собрание таких недовольных заключенных (некоторые из делегатов были чехами) с целью обращения к коммунистическому делу как можно большего числа военнопленных в России. Не только на этой конференции, но и на местах нахождения чешских частей, большевики предпринимали интенсивные усилия для проникновения в корпус, отторжения солдат от офицеров, побуждения остаться в России и взять в руки оружие на стороне коммунистов[66]. Подобное поведение советских властей, естественно, вызвало тревогу и негодование среди офицеров корпуса. Кроме того, большевики стремились расколоть рядовой состав на крайне враждебные и антагонистически настроенные элементы. Поскольку офицеры корпуса были хорошо осведомлены, что эти усилия вдохновлялись самими советскими лидерами, совсем не неудивительно, что они крайне подозрительно отнеслись к искренности советских гарантий безопасного проезда во Владивосток и не имели никакого желания разоружать корпус.

Еще один источник подозрительности чехов (он становился все более важным по мере приближения весны) заключался в убеждении (или предположении), что трудности, с которыми сталкивался корпус, являлись результатом давления Германии на советские власти. Подозрение значительно усилилось в конце апреля вследствие прибытия в Москву нового посла Германии графа Мирбаха. Как будет показано в следующей главе, этот тезис не имел под собой оснований, но он проник в корпус и заставил его командиров видеть в каждом советском чиновнике скрытого немецкого агента, а в каждом препятствии, возникающем на пути следования, – вероятное отражение немецких замыслов.