Садизм присутствует не только в социальных низах и среди диктаторов, но и в среде многих других социальных групп. Во многих частных ситуациях человек получает шанс сыграть роль диктатора. Таковы отцы в отношении своих жен и детей, школьные учителя, тюремные надзиратели, полицейские, врачи, медицинские сестры, армейские офицеры и так далее. Очень важно отметить, что во многих таких случаях реальная власть может быть и не чрезмерной; главное, она должна быть достаточно велика для того, чтобы внушить ее носителю иллюзию абсолютной власти.
Однако, так как эти ситуации наилучшим образом способствуют проявлению садизма, остается без ответа вопрос о том, встречается ли склонность к садизму у {108} индивидов, не имеющих социально-экономических проблем. Ответ на этот вопрос выходит за рамки этой главы, и потому я ограничусь общим замечанием: те же условия фактической беспомощности и бессилия могут иметь место в атмосфере семьи, в которой родители обращаются с ребенком как садисты, особенно в менее очевидной форме, когда подавляется воля и душится спонтанность ребенка – прямым насилием, равнодушием или угрозами.
Проблема связи между садизмом и склонностью к разрушению является наиболее сложной и требует дальнейших исследований. (Эту тему я подробно рассматривал в «Анатомии человеческой деструктивности», 1973а.) Нам следует отличать «простой садизм», целью которого является контроль, а не разрушение, от деструктивного садизма, при котором склонный к обладанию «анальный» элемент принимает злокачественную форму стремления к смерти. Это допущение соответствует моей концепции любви к смерти (некрофилии) как злокачественной формы накопительного, «анального характера», о чем я писал в «Сердце человека» (1964а, с. 37–61). Нет нужды говорить, что как и при любой смешанной патологии, некрофилия может выступать в бесчисленном множестве обличий.
Говоря о «простом садизме», я должен еще раз подчеркнуть, что целью такого садиста является контроль, а не разрушение. Он хочет, чтобы его объект был живым, ибо только в этом случае он может испытывать возбуждение и удовлетворение от полного и безраздельного контроля. Если садист уничтожает объект, ощущение контроля исчезает, потому что садист уже не может наблюдать унижение и беспомощность жертвы. Только в исключительных (но не столь уж редких) случаях «простой» садист хочет убить; он может пожелать с такой полнотой насладиться страхом жертвы, что доходит до последнего действа драмы – до убийства. С точки зрения садиста {109}, однако, это не является неизбежной необходимостью, но стремление к всемогуществу может быть такого рода, что акт убийства, разрушения чудесного свойства присутствия жизни в другом явится кульминационным проявлением этого всемогущества. По этой причине не всегда легко клинически отличить садизм от деструктивности (некрофилии). Но эта разница тем не менее существует.
Деструктивная, склонная к некрофилии личность изначально ненавидит жизнь и желает ее уничтожить, а не контролировать. В то время как садизм «горяч», некрофилия холодна и отчуждена. Садист все же находится на стороне жизни, ища окончательного удовлетворения, которого он не может достичь иным способом. Деструктивная же личность уже покинула мир живых. Некрофил пребывает в отчаянии от сознания своей безжизненности, и ему не остается иного утешения, кроме удовлетворенности от того, что он может забрать чужую жизнь; отсюда, в то время как простой садизм является извращением потенции, деструктивность является окончательной и беспощадной местью жизни за неспособность испытывать какую бы то ни было «интимность», даже интимность между палачом и жертвой.
Деструктивный садизм в противоположность «простому» садизму характеризуется примесью некрофильских тенденций; здесь имеет место жажда всемогущества и любовь к смерти. Учитывая присутствие обеих тенденций, деструктивный садизм отличается от простого садизма в той мере, в какой уничтожение жизни смешано со стремлением к всемогуществу, но он отличается от некрофилии тем, что в последней отсутствует «горячее» отношение к жертве. Толпа, творящая самосуд, является лучшим примером деструктивного садизма; определенный тип хладнокровного убийства (без элементов садизма) являет собой пример некрофильской деструктивности, а стремление причинять боль и унижать, не убивая, есть пример «простого» садизма.
В своей теории инстинкта смерти Фрейд предложил более привлекательное решение, выдвинув идею о том, что садизм и Эрос смешаны в инстинкте смерти. Но это решение нельзя признать удовлетворительным – во-первых, потому что оно не объясняет садизм без сексуального компонента, а во-вторых, оно было бы в наибольшей степени полезно для объяснения {111} деструктивного садизма, а не простого садизма. Главный недостаток этой идеи Фрейда заключается в том, что он не обособил друг от друга контроль-всемогущество и деструкцию-некрофилию.