Очень скоро он, впрочем, решил, что смерть многолика, поэтому занятие свое счел бессмысленным и в конце концов бросил. В этот момент, однако, Этьен понял, что ошибался. Потому что смерть в, казалось, первозданном своем облике смотрела прямо на него сейчас через чуть прикрытые глазницы Дарела, застывшее выражение которых могло значить только одно. Насмешку.
Этьен улыбнулся. А затем одним легким движением закрыл чужие глаза. Он встал, сорвал с себя перепачканный плащ и, зажав его в руках, направился к лежавшему на боку недалеко от ствола Рено. Его ладони и лицо, которое он ими прикрывал, были густо измазаны кровью. Про чуть порванную у ворота рубаху нечего было и говорить. Этьен небрежно набросил на него плащ и отвернулся.
— Утрись. Не могу с тобой разговаривать, пока ты выглядишь так.
Даже спустя минуту сзади не послышалось никаких звуков. Шок у Рено, кажется, просто так проходить не собирался.
Этьен раздраженно выдохнул и обернулся. Едва не очутившись в близлежащей луже рвоты, сел напротив Рено на колени, усадил его возле древесного ствола. С усилием отнял чужие руки от лица. Не глядя в него, начал протирать Рено ладони собственным плащом, предварительно обдав его водой из бурдюка.
— Ты меня сейчас совсем не воспринимаешь, да? — со вздохом спросил Этьен, все так же не поднимая глаз. Ответа не последовало. — Ладно. Так, наверное, даже лучше.
Он замолчал, продолжая стирать кровь с рук Рено. Закончив, потянулся обернутой плащом ладонью к его лицу. Увидев его выражение, смог только вздохнуть.
— Мне еще в первую нашу встречу начало казаться, что я прекрасно понял, кто ты такой. Не было в тебе никакой загадки, никаких намеков на скрытое содержимое ни в мыслях, ни в чувствах. По крайней мере, в тех, что оставались на поверхности. Ты же все время только об Эотасе этом своем и думал, так ревниво его все время защищал, говорил о том, что поможешь мне к нему прийти… И я этим обманулся. Никогда, если честно, не думал, что могу в человеке вот так нелепо ошибиться. Я, наверное, все-таки невероятный идиот. Мне так стыдно за то, что я смог это признать только сейчас.
Когда Этьен попытался оттереть темное пятно с чужой щеки, он вдруг понял, что это и не пятно вовсе. И тут же вспомнил тот миг на рассвете прошлого дня. Вспомнил и то, что было вчерашней ночью. И впервые за много месяцев почувствовал, что сейчас расплачется.
Он резко откинул в сторону плащ, встал, тут же прикрыв глаза тыльной стороной ладони. Собственные его руки все так же оставались в крови. Но это мало что меняло.
— Ты прав, — горько усмехнулся Этьен. — Ты совершенно прав. Мне правда не жалко никого. Никого, кроме себя.
И тут он всхлипнул. Громко и протяжно, так, как не позволял себе очень многие месяцы. Плечи его содрогнулись; свою руку он прижал еще ближе к глазам, чтобы не дать выплеснуться оттуда ни единой капле. А затем пообещал, что никогда больше такого себе не позволит. Ни при каких обстоятельствах. И только после этого сделал краткое волевое усилие, чтобы Рено наконец очнулся.
Проснулся он очень неспешно. Вначале протер глаза руками, все еще хранившими на себе неприметные следы крови, затем, потянувшись, зевнул. Увидев Этьена, настороженно ему улыбнулся.
— Мне тут…
Вдруг он перестал улыбаться, быстро оглядел Этьена с ног до головы.
— Ты весь… в крови…
Этьен, наигранно разведя руками, сделал шаг в сторону, представив Рено вид на лежавшего рядом с малинником Дарела. Свет, дробившийся меж листьями раскинувшегося над полянкой бука, мягко скользил по трупу, отражаясь от покрывавшей его крови и практически чистого лезвия меча. Один из таких солнечных отблесков застыл на какой-то момент у Рено в глазах.
— Так значит, это не сон…
Он опустил голову, пододвинув колени ближе к груди. Затем, издав какой-то нечленораздельный звук, зарылся руками себе в волосы. Этьен, глядя на него сверху вниз, смог лишь сплюнуть. Он знал, что последует далее. Но смотреть на это не собирался.
— Слушай, — выдохнул Этьен, усевшись на одно колено. Взяв Рено за подбородок, он приподнял его лицо, пристально всмотревшись ему в глаза. — Если ты еще раз зарыдаешь, я за себя не ручаюсь.
Рено медленно опустил руки. Попытался отвести от Этьена взгляд, но не смог. Глаза его не выражали ничего, кроме чистейшего ужаса. Но ужаса вовсе не перед будущим, не перед возможной карой и уж точно не перед прозвучавшей только что угрозой. Его взгляд говорил о страхе, который человек может испытывать только лишь перед самим собой. И Этьен прекрасно знал этот взгляд. Потому что слишком часто и сам выглядел точно так же.
Вздохнув, Этьен отпустил его лицо из своей ладони и поднялся, скрестив на груди руки.
— Ты некоторое время назад меня упрекал в том, что я не даю тебе шанса выговориться, не так ли? Ну так радуйся: настал твой счастливый час. Потому что теперь я хочу услышать абсолютно все, что находится сейчас в твоей дурной башке.
Рено молчал. Спустя мгновение он поднял перед собой ладони, внимательно в них всмотрелся. И совершенно спокойно вздохнул.
— Ты бы позволил ему увести меня?
— Нет.