Абстрагируясь от всех других обстоятельств «дела Магнитского», следует признать, что само по себе посмертное уголовное преследование лица было грубейшим нарушением действующего уголовного закона, Конституции РФ и международных обязательств Российской Федерации. Тем не менее высокая политическая мотивированность репрессивного правосудия заставляет его идти на очевидные и беспрецедентные нарушения законов ради достижения политических и пропагандистских целей. «Дело Магнитского» показало, что для российского правосудия не существует пределов и оно способно на все.
«дело (дела) Навального»
Характер и количество предъявленных Алексею Навальному обвинений беспрецедентны. Отличительной чертой «дела Навального» является то, что его политический характер практически не скрывается. По сути, Навальный обвинен в том, что занимался коммерческой деятельностью как таковой, а сама структура обвинения выстроена таким образом, что рассматривает любую торговую операцию как спекуляцию. Его дело — это мостик между репрессивной практикой современного уголовного судопроизводства и традициями, заложенными советской правоприменительной практикой.
Законное приобретение товара или услуг, за которые уплачена их полная стоимость, рассматривается как хищение этого товара или услуг в полном объеме по сговору между продавцом и покупателем. Трудно даже представить себе пределы возможного применения такого «расширенного» толкования норм уголовного закона, если такая практика «пойдет в народ».
В отношении Навального на протяжении многих лет осуществлялось систематическое предумышленное уголовное преследование, которое велось скоординированно сразу по многим направлениям. Порядок предъявления ему обвинений и размер наказаний полностью синхронизирован с политическими задачами, которые в данный момент решает власть. «Дела Навального» сделали репрессивное правосудие по-настоящему массовым.
К началу «пятого срока» количество резонансных дел перешло в качество, в результате чего они перестали резонировать. Произвол расцвел всеми цветами радуги, так что классифицировать его стало крайне затруднительно. И тем не менее весь этот бескрайний мир русского посткоммунистического судебного беспредела покоится на «трех китах» — краеугольных камнях, легших в фундамент еще самых первых процессов.
Как опытный археолог по спилу дерева (в том числе и из Кировского леспромхоза) может высчитать количество засушливых лет, так и юрист со стажем по обвинениям против Навального может вычислить технологии, опробованные ранее в делах Ходорковского и Магнитского, но реализованные на качественно новом уровне. Структура предъявленных Ходорковскому, Магнитскому или Навальному обвинений при ближайшем рассмотрении оказывается простой, как комбинация из трех пальцев. Чтобы было понятно, о чем идет речь, загнем эти пальцы по очереди.
Но это все в теории. На практике — и это очень хорошо видно на примере обвинений, предъявленных Навальному, Ходорковскому и Магнитскому (посмертно), — виновность воспринимается как данность, как нечто само собой разумеющееся, не требующее никаких доказательств. Сегодня в России виновность не доказывается, а провозглашается. То есть следствие не доказывает виновность, а при помощи «априори установленной» виновности доказывает наличие преступления. Делается это при помощи незамысловатого приема — в тексте обвинительного заключения в начале каждого абзаца добавляются слова «осуществляя подготовку к предстоящему хищению», «продолжая реализовывать свой преступный умысел», «с целью реализации преступного плана», «продолжая оказывать пособничество в совершении преступления». А между ними практически ничего нет — смысловая пустота. Обвинение в России доказывается риторикой, а не фактами. Цель следствия сегодня — создать «словесную оболочку», издали напоминающую обвинение. Презумируя виновность в самом начале, оно окрашивает всю жизнь и деятельность обвиняемого в черный цвет, не заботясь ни о каких реальных доказательствах. Это цирковые технологии для балаганного правосудия. Но пока при отсутствии независимого суда все сойдет.