Николай Дмитриевич Бартрам – выдающийся ученый-искусствовед, художник, коллекционер, организатор отечественного игрушечного производства – после этих показов сказал: «Честь и хвала Ефимовым за их Петрушек <…>, а вот будущее все же не за ними. <…> За Образцовым. У него много для этого данных. Во-первых, он музыкален – владеет ритмом, для петрушечника это очень важно. Во-вторых, он артист, поет, у него хорошая дикция. В третьих, он учился во ВХУТЕМАСе – это значит художник. А главное, он умеет видеть. Это очень много» [298] .
Профессиональное владение изобразительными искусствами действительно явилось для Образцова самой ценной учебой. «Меня учили видеть, – писал он, – а в моем теперешнем деле это очень важно. Меня учили переводить видимый и воспринимаемый мною мир в определенный материал – в карандаш, в уголь, в краску. Я изучал анатомию и понимал механику и пластику человеческого тела; я лепил из глины и учился понимать движение объема в пространстве. <…> Я полюбил изображаемое пространство и цвет. Я полюбил материальность. А режиссер театра кукол, где образ предельно материален, обязан думать в материале, в фактуре, в объеме, в метре» [299] .
«Феномен Образцова» возник для театрального кукольного мира внезапно. И фигура эта была на редкость удачна. Ему удалось гармонично сочетать те направления, которые возникли в молодом профессиональном кукольном искусстве: «театр художника», «театр режиссера», «театр драматурга». Все они были плодотворны и перспективны, но ни одно из них в отдельности не могло стать полноценной «экспериментальной лабораторией» и тем более – консолидирующим ядром нового вида профессионального театрального искусства.
Образцов открыто и заинтересовано общался с великими режиссерами драматического театра, создававшими в первой половине ХХ века отечественное театральное искусство. Он был знаком со Станиславским и Немировичем-Данченко и работал в их театре, высоко ценил творчество Мейерхольда [300] , Таирова, величайшим актером ХХ века называл Михаила Чехова (опального друга и единомышленника которого – Виктора Громова – принял в 1939 году в качестве режиссера в свой театр), главным учителем своей жизни считал ближайшую соратницу Евг. Вахтангова – К. Котлубай, дружил с С. Михоэлсом и Г. Козинцевым, встречался с Г. Крэгом…
«Центральная Лаборатория Образцова» призвана была вести поиски нового театрального, «кукольного» языка во всем диапазоне искусства играющих кукол – и одновременно оставаться над межцеховыми дискуссиями, осмысливая и объединяя все лучшее, перспективное, формирующее искусство играющих кукол как особый, новый вид профессионального театра.
Здесь пригодилось одно из качеств С. Образцова – его страсть к коллекционированию, собирательству. Он собирал не только редкие предметы: картины, куклы, маски, вышивки, игрушки, музыкальные шкатулки. Он коллекционировал талантливых людей, собирал таланты – артистические, художественные, технические, музыкальные.
«Вокруг Образцова, – писал Евгений Шварц, – собрались люди, единственные в своем роде. Они так любят дело, так впечатлительны и уязвимы, что любят делать его так, чтобы их не видели. Все они – настоящие художники» [301] .
Свой театр-лабораторию Образцов создал так, как опытный дирижер собирает музыкантов-исполнителей. От каждого он ждал особого «звучания», умения играть в ансамбле, зная, что каждый в свой черед будет солировать. «Коллекция» со временем составилась знатная: актеры Семен Самодур, Ева Синельникова, Евгений Сперанский, Зиновий Гердт, художники Борис Тузлуков, Валентин Андриевич, мастер по куклам Николай Солнцев, театроведы Ленора Шпет, Андрей Федотов…
Каждое имя составило эпоху: в актерстве, режиссуре, сценографии, создании кукол, театроведении. Каждый, будучи частью ансамбля, впоследствии сыграл и свою «сольную партию».
Новая «Центральная кукольная лаборатория», должна была, с одной стороны, проводить селекцию режиссерских идей и выразительных средств, а с другой – помогать самоопределению, идентификации этого вида искусства.
«Если на маленькие кукольные плечи нельзя положить ту же почетную ношу, ту же обязанность быть действительно нужными людям, какая лежит на плечах большого искусства, тогда я не хочу писать о куклах, ни заниматься этим искусством, потому что в таком случае оно превращается либо в детскую забаву, либо в эстетское оригинальничанье взрослых» [302] , – писал режиссер.
Образцову куклы были нужны не для забавы зрителей и тем более не для создания отвлеченных эстетических моделей. Театр кукол для него – «условный театр», новое искусство с невероятным, новым художественным, творческим, метафорическим потенциалом: кукольный театр переживания.