Режиссеры «Мосфильма»

Следующий фильм Чиаурели «Хабарда» (1931) — легкое, изящное, сатирически заостренное творение, парадоксальным образом соединившее в себе всё то, против чего восстанет поздний Чиаурели…

Однако сегодня вполне возможно рассмотреть фильм и как закономерную остановку художника на пути к цели своего искусства.

В основе сюжета картины лежит борьба вокруг стоящей в рабочем квартале каменной церкви. Она мешает ведущемуся строительству, и ее решают разрушить. Схватка между теми, кто хочет ее сломать, и защитниками церкви составляет содержание фильма.

На первый взгляд Чиаурели не упрекнешь здесь в отсутствии авторского начала. «Хабарда» открыто тенденциозна. Сатирическое обличение грузинских хранителей старины, возглавляемых колоритнейшей фигурой Луарсаба — бывшего князя, а ныне «члена общества филателистов, члена грузинского археологического общества, председателя общества охраны памятников старины и пр.» — составляет смысл картины. Каскад ее формальных приемов, заставляющих вспомнить самое смелое формотворчество 1920-х годов, служит в ленте оружием киносатиры.

В изобразительном строе «Хабарды» уже наметилось четкое раздвоение, которое в окончательном виде оформится в «Последнем маскараде». Сцены, рисующие облик новой жизни (их в фильме немного, поэтому раздвоенность эта в «Хабарде» не так заметна), сняты в скучно-восторженной повествовательной манере. Наоборот, то, что касается отживающего старого, расцветает на экране всеми красками киноизобразительности. Естественно, поэтому и запоминается больше.

Вспомним хотя бы хрестоматийный эпизод похорон Луарсаба. Диагональное восхождение с гробом, столь же диагональное с ним нисхождение представляются не чем иным, как повторением на комедийном уровне излюбленных композиций классического советского кино 1920-х годов. Непрописанность фигур участников похорон, их силуэтность вызывают в памяти мир теней, рожденных фантазией Григория Козинцева и Леонида Трауберга. Наконец, сама ситуация похорон, решенная в ключе гиперболизированного комизма, — безусловный парафраз «Антракта» (1924) Рене Клера (хотя в эпоху «борьбы с космополитизмом» эту очевидную параллель воспеватели творчества Чиаурели всячески, разумеется, отрицали).

В своем последнем немом фильме Чиаурели сконцентрировал достижения визуальной выразительности 1920-х годов, но придал их использованию противоположный смысл. Если в главных лентах золотого века советского кино все открытия совершались во имя более полного отражения того нового, что внесла в жизнь революция, то в «Хабарде» они стали средством показа старых, чуждых современности явлений. Изображение же того, что приходит в жизнь, становясь ее полновластным властелином, своей унифицированной положительностью предвещает ту безликость художественного языка, что была введена в советское кино после 1935 года.

Не должно обольщать и идейное содержание фильма. Церковь, которую хотят разрушить, стоит в рабочем квартале и мешает строительству. Кроме того, она, как уверяет нас фильм, вот-вот обрушится на ветхие домишки, в которых ютятся рабочие. Когда в финале ее все же ломают, то находят доску с указанием даты строительства — вторая половина XIX века. Право, как-то не верится, что тогда церковь могли построить без надлежащего запаса прочности…

Дата строительства церкви кажется автору убедительным аргументом в пользу тех, кто ратовал за ее снос, — мол, никакого отношения к «седой старине» она не имеет. Но когда нам показывают дома, которые намереваются построить на месте сломанного храма, их архитектура энтузиазма не вызывает. Однотипные, похожие на сараи здания вовсе лишены национального и какого-либо другого своеобразия. Их появление на экране опровергает и без того сомнительный авторский посыл о ненужности народу строений, построенных в прошлом веке.

Кроме того, не следует забывать и о времени создания картины — 1931 год. К глубокому прискорбию, именно тогда началось в стране массовое уничтожение церквей. Как построенных в прошлом веке, так и созданных много раньше. В начале 1930-х годов кино еще не стало рупором закусившей удила оголтелости — в «Хабарде» многое смягчено. Однако приглядимся к тому, как происходит это смягчение.

Церковь стоит в рабочем квартале и мешает строительству. Находись она в другом месте, как бы говорит нам фильм, ее бы не тронули. Однако если рассматривать церковь в фильме как вообще церковь в Советском Союзе начала 1930-х годов, то речи о том, что она стоит в рабочем квартале и мешает строительству, будут восприниматься на ином уровне. И какие бы слова об уважении старины ни наличествовали на экране, сталинская цитата, с которой начинается фильм, красноречиво свидетельствует об обратном: «Наша работа по социалистической реконструкции народного хозяйства, рвущая экономические связи капитализма и опрокидывающая вверх дном все силы старого мира, не может не вызывать отчаянного сопротивления со стороны этих сил»[13].