О. Генри действительно сидел в тюрьме. Обвинение действительно было не вполне доказанным. Работая тюремным фармацевтом, он действительно пользовался правом экстерриториальности. Наконец, в заключении О. Генри действительно писал и публиковал рассказы. Всё точно. Факты соответствуют американской реальности.
А теперь — о реальности советской.
Через год после выхода ленты Леонид Николаев убьет в Смольном Кирова. Состоится съезд писателей, на котором им укажут, как нужно сочинять литературные произведения в СССР. Еще через год дойдет очередь и до кинематографистов.
И в эти-то дни в советских кинотеатрах показывают кино, в котором сочинитель, находящийся в узилище, радует несчастных обывателей историями о том, как прекрасна окружающая действительность. Тут уж не о предвидении речь — к концу 1933-го всем интеллигентным людям уже всё было ясно. Тут — о художественной констатации социально-политических фактов.
Понял ли Лев Владимирович, что снял? Думается, понял. Хотел ли снять именно это? Думается, нет. Хотел очередного обличения заокеанского империализма и «типичного представителя загнивающей буржуазной культуры». Осудил же — социализм «в одной отдельно взятой стране» и творческих работников, многое понимающих, еще больше чувствующих, но работающих не за совесть, а за страх.
Себя — тоже? Свой романтический большевизм 1920-х — тоже? Получилось, что — да!
А что же начальство? Неужели не разглядело? Ведь позволило даже вернуть на экран Александру Хохлову, прекрасно сыгравшую Дульси… Ну хорошо, на стадии сценария и съемок все было в порядке. Но, увидев готовую ленту, отчего не возмутились надзиратели за искусством, не убрали фильм с экранов, не наказали постановщика?
Быть может, решение зависело от чиновника, не способного увидеть ничего, кроме иностранных имен? А может, и недалекими были те, кто разрешал ленту? Может, не хотели обнаруживать свой ум? «Нам с тобой не надо думать, если думают вожди». Установка искать врагов под каждой скамейкой поступит лишь через три с небольшим года. Пока можно выпустить фильм, обличающий американское государство, с которым, кстати, только что установили дипломатические отношения. Может, поэтому и разрешили постановку?..
Как бы там ни было, более или менее спокойная жизнь в кино после «Великого утешителя» для Кулешова завершилась.
Он еще не вполне осознал это и с воодушевлением принялся снимать «Кражу зрения» по рассказу и сценарию Льва Кассиля о тяжелой судьбе крестьянки, которой манипулирует кулак-мироед. Впрочем, официальным постановщиком ленты значился Леонид Оболенский. Кулешов числился художественным руководителем. Лента была быстро завершена и не так быстро, но окончательно запрещена. Не сохранилась, посмотреть ее сегодня невозможно.
Сложно из XXI века постичь механизм работы социалистической цензуры. Прямую и явную антисоветчину «Великого утешителя» пропускают, а фильм, призывающий неграмотных крестьян не поддаваться на кулацкую пропаганду, кладут на полку!..
Суть здесь в том, что постигать нечего. Никакого механизма не было. Для того чтобы понять злоключения того или иного фильма, необходимо обратиться к социальной и политической ситуации, складывавшейся в стране во время съемок.
В 1934 году прошел Первый съезд советских писателей. Все литературные группировки были распущены. Создан единый союз, члены которого обязаны были руководствоваться единственно правильным художественным методом. Он получил название социалистического реализма, и его каноническое определение обязаны были знать все гуманитарии СССР: «Правдивое, исторически конкретное изображение действительности в ее революционном развитии».
Формулировка красивая, но ничего ровным счетом не объясняющая. Попробовал бы кто-нибудь в середине 1930-х годов правдиво и исторически конкретно изобразить советскую жизнь! Куда более правильным выглядит народный вариант разъяснения — делай так, как велит начальство.
К 1934 году по сравнению, скажем, с 1924-м количество интеллектуалов среди большевистских руководителей сильно поубавилось. 1 декабря, после убийства Кирова, стало ясно, что скоро их вообще не станет. Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 года подтвердил догадки. Искусство должно было стать простым и понятным широким народным массам — читай: «средненьким вождям», среди которых семинарист Джугашвили был воистину «корифеем всех наук».
А то, что массам и их вождям непонятно, объявляется «формализмом», против которого разворачивается ожесточенная борьба.
Этой самой борьбе в основном и было посвящено Всесоюзное совещание творческих работников советской кинематографии, состоявшееся в январе 1935 года. Великое советское кино 1920-х было объявлено формалистским. Эйзенштейну и Довженко пришлось публично каяться. Кулешова до трибуны тоже допустили, но уже как основного киноформалиста. Еще в начале 1930-х годов его вполне официально «назначили» на эту, так сказать, «должность». Ведь со времени издания книги, в предисловии к которой было написано, что Лев Владимирович сделал кинематографию, прошло не так уж много времени.