Миннингер смотрел на последнюю фотографию Мэгги. Его дочь выглядела усталой, стоя над трупом кринпита, но счастливой. Это был хороший снимок высокого качества, и Год Миннингер держал его в бумажнике. Вейненштат внимательно разглядела фото, прежде чем передать ему.
— Она делает вам честь, Годфри,— проговорила Роза.
Он вложил в бумажник снимок.
— Да. Надеюсь, что у нее все хорошо. Вы не можете себе представить, какой была ее мать! Когда я сказал ей, что Мэгги нужна одежда, она потребовала, чтобы я заказал тысячу метров тканей.
— Надеюсь, что она не в мать.
«Я действительно надеюсь»,— подумал он про себя. Роза внимательно посмотрела на него.
— Вы не беспокоитесь о ней, не так ли? Потому что нет оснований... Одну минуту...— Вейненштат включила наушники, и лицо ее стало серьезным.
— В чем дело?
Она выключила радио.
— Генри Монкас. Он погиб в своем убежище. Теперь они пытаются определить, кто будет следующим президентом.
— Дерьмо! — Годфри Миннингер смотрел на остатки своего завтрака, но не видел ничего.— О, это плохо, Роза. И хуже всего, что у нас нет выбора.
Она хотела что-то сказать, но передумала. Он заметил ее колебания.
— Что ты хотела сказать, Роза?
Лейтенант пожала плечами.
— Неужели нет выбора?
Миннингер ухватился за ее слова:
— Говори, Роза.
— Может... может быть, поехать в Канаду?
Ливийская ракета пролетела над Алабамой, над Ашвилем, над Джонсон-Сити. Она летела, повторяя профиль земной поверхности, зафиксированный в ее памяти. И один за другим отключались затворы безопасности взрывного устройства по мере того, как его параноидальный мозг начинал опознавать , близость объекта, для уничтожения которого он был предназначен.
— Это плохо, Роза,— сказал Миннингер, усаживаясь за стол.— Может быть, следовало отдать Мэгги матери, чтобы она растила дочь. Сейчас у Мэгги наверняка был бы муж и двое детей... Возможно, и мир был бы совсем другим.— Годфри подумал, услышит ли он когда-нибудь голос дочери.
— Роза,— произнес он,— свяжись с Хьюстоном. Спроси, есть ли связь с Джемом. И с другими колониями тоже.
— Прямо сейчас, Годфри? Хорошо, дайте десять минут.
— Прекрасно. Десять минут,— разрешил он.
Но Миннингер не дождался. Прежде чем прошли десять минут, он был уже мертв.
Вдали показалась лодка. В пещере позади Анны Димитровой встала капрал Кристианидис,— нет, лейтенант Кристиани-дис, поправила себя Анна,— и навела на лодку полевой бинокль.
— Кринпиты,— сказала она.— Сукины дети. Наведи на них карабин, Нан, но не стреляй до приказа.
Бессмысленно! Она и так не выстрелит. По крайней мере, до тех пор, пока не убедится, что в лодке одни кринпиты и нет Ахмеда Дуллы. Впрочем, она не была уверена, что выстрелит даже в том случае. Она не могла стрелять в живое существо и говорила об этом, но никто не хотел слушать. Хорошо, что у ее карабина оптический прицел, и она могла пользоваться им как биноклем.
Лодка исчезла за поворотом, но Нан уже убедилась, что людей в ней нет. Лодка была большая. Она была уже близко. Был виден один кринпит, который отчаянно боролся с парусом, чтобы направить лодку к лагерю. Лодку уже видели все, и десяток карабинов был нацелен на нее. Через громкоговорители донесся голос Три, который приказал не стрелять без команды. Возле воды стояла Мэгги Миннингер, не обращая внимания на дождь, вода струями стекала с нее.
Анна протерла прицел и снова посмотрела. Этот кринпит казался ей незнакомым. Какое разочарование. Да, глупо надеяться, что Ахмед снова появится в ее жизни. И даже если появится, то как она должна относиться к нему, если он пришел, взял ее и снова исчез, оставив одну. Конечно, он человек другого мира. Но на кого сейчас можно положиться? Мир, из которого она прилетела, уничтожил себя сам, а мир, куда она попала, кажется, хочет сделать то же самое. Чем кончилось секретное совещание Мэгги Миннингер с офицерами, она не знала. И не хотела знать. Но оно могло означать смерть для всех.
Кринпит был уже у берега. Он приподнялся и, перевалившись через край лодки, выполз на берег. Он оказался очень большим. Полковник Миннингер и десяток солдат окружили его.
«Вероятно, они убьют кринпита,— подумала Анна.— Ну и пусть».
Внезапно внимание Анны привлек бежавший к ней солдат
— Димитрова! — крикнул солдат.— Он говорит! Полковник хочет, чтобы ты перевела.
И вот уже Анна вслушивается в странные звуки, издаваемые большим кринпитом.
— Он говорит, что Народная Республика обессилела, и он хочет помочь нам в борьбе с Блоком Горючего.
— Идиот! Что он может сделать своими маленькими конечностями?
Головная боль стиснула мозг Анны, словно тяжелые мешки обрушились на ее череп. Ее начало подташнивать.
Шарн-игон был в очень плохом состоянии. Звуки, которые он издавал, были похожи на передачу испорченного радио. Панцирь его был болезненно-желтого цвета. Из сочленений сочилась густая грязно-красная жидкость.
— Он линяет,— объяснила Анна полковнику.— И очень страдает. Видимо, это вызвано химическими веществами, которыми травят их люди Блока Горючего.
— Ты сама выглядишь неважно, Димитрова.