В этот момент остатки игривости сошли с неё, и Нолан увидел перед собой измученную женщину, которая дрожала от воспоминаний и боялась вернуться в то страшное место, но почему-то сама лезла в петлю. Четыре клейма под её ключицами… Да, если её снова осудят, их будет пять — смертная казнь. Он сказал это вслух. Женщина медленно кивнула, выпуталась из рук Маурицио, села прямо, будто жердь проглотила.
— Я уже говорила, что у меня есть сын и внук в Заккервире. Мой сын рос в одиночестве. Хотя бы деньгами я могу компенсировать своё отсутствие.
— Но почему ты не отдала его на воспитание в Ярмехеле или в Лагенфорде? — тихо спросил Урмё, вероятно, вспомнив о своём погибшем сыне.
— Позвольте мне ответить, — певучим голосом сказал Маурицио, никто и не возражал. — Ярмехель не принимает метисов. Гостить можно, но не жить. Сын Шермиды — Энба-олень лишь на четверть, а это не повод приближаться к Ярмехелю. А Лагенфорд… Вы сами хоть раз заходили в детские приюты здесь? Вы видели, как там относятся к подопечным?
— Не довелось, — пробормотал Урмё.
— А мне довелось! Уж поверьте, господа детективы, это было печально. — Маурицио встал, оправил халат и вновь позвонил в серебряный колокольчик. Явилась служанка. Он приказал: — Зови канареек. — Когда она вышла, произнёс: — Детей, которых я взял на своё попечение из лагенфордских детских домов, зову канарейками, потому что приюты по какой-то нелепой случайности у нас красят в жёлтый.
Около четырёх десятков мужчин и женщин выстроились в светлой зале. Ступая босыми ногами по белому ковру, Маурицио представил каждого, описав в красках, почему выбрал именно его. И причины были самые тяжкие. Закончив, он отпустил слуг.
Аудиенция давно перевалила за час. А детективы, так ничего особо не выяснив, чувствовали себя раздавленными: правда приютов прожигала сердца. Феникс надеялся, что с проектом Ксении, если всё же получится, не будет такого. Урмё что-то спросил, задержав советника в зале, Нолан решил, что это шанс. Он скользнул в кабинет, где осталась Шермида, воззвал к силе внутри себя и сделал то, чего просил избегать напарник.
Прозрачные руки появились из тела Нолана, будто лишь этого и ждали, обхватили голову женщины, и меж ладоней их тут же появилась огненная паутина, свившаяся в толстый жгут. Шермида вздрогнула, оцепенела, взгляд остекленел.
— Покажи мне, кто заказчик, что вы делали в Ярмехеле, письма с приказами, встречи с Филиппой, Чиёном, Тавиром, Маджером⁈ Что это были за списки с именами? Покажи, что ты забыла, о чём не можешь говорить!
…темнота, узкий косой луч света, деревянная стена. К ней гвоздиками прибит лист бумаги с именами. Трое преступников, длинный отчерк, Хайме и Йон-Шу. Резкий свет. Снова лист. Поверх имён прыгающим почерком «Маджер». Снова всё побелело, и темнота, в ней чудилось фырканье лошадей. Тот же почерк, но мелко в уголочке «Нолан. Не усердствовать. Ложь должна быть наказана»…
Искомые лица и флаг Ямехеля вспыхивали в объединённом сознании и будто проваливались в сосущую черноту беспамятства. От неё тошнило. Куда ни ткнись — тьма и ледяной страх. Сложенные письма с сургучом без печати, слов не разобрать — провал. Конверт и мешочек с деньгами из щели между стеной и копной сена — провал. Рука на холке чёрного коня, распашные ворота, небольшой загон, каменная высокая стена сбоку — провал…
Вскрик, удар в плечо. Нолана схватили. Будто издалека послышались женские всхлипы.
— Это вот так всё происходит? — рычал Урмё, тряся напарника за грудки. Голос его звенел, лицо багровело от злости.
— Хватит. Я не мог этого не…
— Он ничего мне не сделал! Мы лишь говорили! — выкрикнула женщина, и Нолан увидел нацеленный ему в лицо кулак Маурицио из-за плеча Урмё. Шермида висела на руке советника, заслоняя бывших друзей.
— Вы превысили свои полномочия! Я буду вынужден рассматривать это как объявление войны Триединству Энба!
— Ты этого не сделаешь! — закричала Шермида, отталкивая его на кушетку.
— Это всё для тебя!
— Нет! Мало нам войн и междоусобиц? Маурицио! Хватит! Прошу тебя!
Советник сидел на кушетке, раздувая ноздри. Слащавое самодовольство на его лице сменилось гневом. Шермида пошатнулась и встала перед ним на колени.
— Прости их. Умоляю… — тихо сказала она.
Урмё отпустил Нолана, потрясённо обернулся. Маурицио прикрыл глаза и процедил:
— Ла-адно. Как пожелаешь. Вы узнали ровно столько, сколько мы могли вам поведать. А теперь, господа детективы, покиньте мой дом!
Урмё сквозь зубы бросил: «Спасибо, что приняли!» — и выволок напарника из кабинета. Вслед доносились рыдания Шермиды, пока хлопок двери их не отрезал. Слуги проводили детективов на улицу, раскланялись и ушли. Мужчины молчали, вдыхая отрезвляющую свежесть весны.
— Ты постарел ещё лет на пять. Чего ради? — прошептал Урмё, когда подали экипаж.
— Они обменивались письмами где-то в конюшне возле стены, городской или чиновничьей. Видел лица, но не более того. Всё стёрто. Список имён всех пострадавших, убитых. И я среди них за какую-то ложь. Эликсиры, будь они неладны, запутывают дело. А бросить его мы не можем.